Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

– Вы, Сапиро, конечно, умный. Но не настолько, как ваш отец.

Лишь лет через пять после смерти отца закончились разговоры о том, что Е. Сапиро движется вверх и вперед «не своим ходом».

Маму помню полноватой, неторопливой. Во время войны она работала начальником медсанчасти ОСМЧ-63 (особой строительно-монтажной части), которая строила важнейшие для военной экономики металлургические объекты. Рядовой контингент ОСМЧ – немцы Поволжья, выходцы из Западной Украины, узбеки… Они не были зеками – их мобилизовали через военкоматы. Видимо, считалось, что они не столь надежны, чтобы дать им в руки оружие. И не столь ценны, чтобы дать им солдатский паек. Скудное питание, жизнь в бараках на казарменном положении, суровые климатические условия и непосильный труд – таков был образ жизни «трудармейцев».

Не удивительно, что умирали они как мухи. Мама, ее сотрудники делали все, что могли, чтобы как-то поддержать наиболее слабых. Самым лучшим лекарством были сельхозработы, где можно было хоть как-то подкормиться. Летом 1943 года по такой разнарядке наши заводские картофельные огороды сторожил профессор математики львовского университета. Году в 1953 – 54-м он прислал маме посылку с фруктами и с запиской: «Спасибо за спасенную жизнь»… Эта весточка из прошлого была не единственной.

С мамой. Мариуполь, 1935 год

После войны мама недолго работала главным врачом городской больницы. А потом – рядовым врачом-рентгенологом. Рядовым, но авторитетным в городе. Было впечатление, что в Чусовом она знала всех без исключения, и все знали ее. После переезда в Пермь мама вышла на пенсию, но интереса к жизни, к людям не утратила. До последних своих дней была в курсе событий: политических, литературных, служебных (моих и жены), учебных (внука). И, конечно, соседей по подъезду, по двору. Знала всех наших друзей и любила с ними поговорить.

У моих родителей сложились несколько традиций, которые я без всякого насилия и с явной пользой для себя воспринял.

Сколько себя помню, вечерами на кухне за ужином у родителей проходила «оперативка»: обсуждались дела заводские, медицинские, городские, всесоюзные. Не только обсуждались, но и «готовились решения». Я сидел – «уши топориком»: мне это было интересно!

Всегда выписывались (и читались!) газеты – от заводской многотиражки до партийной «Правды». Благодаря «кухне» и чтению газет уже в восьмом классе я был в курсе всех событий на заводе и главных – в стране.

Рабочий день отца заканчивался далеко за вечер, и штудировать прессу у него не было ни времени, ни сил. Поэтому для вечерней семейной «оперативки» мама готовила своеобразный устный дайджест обо всем интересном, что она обнаружила в сегодняшней почте. В том числе о литературе, искусстве. Зарабатывали родители по тем временам прилично. Министром финансов в семье была мама. Отец приносил деньги, отдавал и больше о них не вспоминал. Даже когда делал какую-либо крупную «бюджетную заявку», вроде покупки дачи или машины. Он знал, что при любых условиях у «министра» будет все в ажуре. Уже после окончания института до меня дошло, что причиной бездефицитности семейного бюджета были не высокие заработки родителей, а разумные их потребности и обязательный хоть какой-то резерв – «на черный день».

Картина моего родительского дома будет очень обеднена, если на переднем плане мы не обнаружим мою няню.

Евдокия Михайловна Климченко в 11 лет пришла няней в дом деревенского священника Н. Иванова на Брянщине. Случилось это в годы первой русской революции. К началу двадцатых большевики разобрались с «религиозным дурманом» и с его служителем. Его жена с двумя девочками и няней бежала в Мариуполь. Жили они очень трудно, и в 1934 году вышедшему из декрета молодому врачу Эмме Мовшовской порекомендовали «надежного человека». С первого дня Дуняша, а с 1963 года – «баба Дуня» прочно вошла в нашу семью. Вместе с нами эвакуировалась на Урал. Вырастила меня. С такой же любовью, как и ко мне, поднимала нашего Олежку…

По возможности она поддерживала связь со своими первыми воспитанницами. И когда у одной из них в Мариуполе родилась внучка, баба Дуня вновь засобиралась на помощь…

Баба Дуня так и не освоила грамоты. Но ее любви, преданности, порядочности хватило бы на дюжину докторов наук.

У Штрауса есть прекрасный вальс «Сказки венского леса». Настолько яркий, что в далекие годы стал основой популярнейшего фильма с тем же названием. То, о чем я вспоминаю ниже, касается другого леса – на окраине поселка Гайва. И жанр тоже другой – быль. Но для меня мелодия та же.

Если сегодня ехать через Гайву в сторону Хохловки, то слева останутся корпуса «Камкабеля», а напротив, справа, почти у дороги, теперь неприметное двухэтажное здание. Именно в нем в течение восьми пятилеток гораздо эффективнее, чем в парткоме и профкоме, вместе взятых, заряжали на трудовой подвиг тружеников завода. Располагается в этом здании столовая «Камкабеля». В 1961 году по сторонам столовой и позади нее (там, где потом встали корпуса института МВД) был почти девственный лес.

Для меня, пришедшего на «Камкабель» в качестве старшего мастера (с прицелом на заместителя начальника) строящегося прокатного цеха, сочетание трех обстоятельств делало этот стратегический объект чрезвычайно привлекательным.

Первое: очень приличная по столовским меркам пища. Три четверти рабочего времени немногочисленный инженерный коллектив цеха проводил на свежем воздухе – на складах, куда поступало и где хранилось оборудование для нашего прокатного стана. Мало того, что склад был в лесу, так еще и работа была сродни лечебной физкультуре: сначала надо было полазить по штабелям ящиков, чтобы обнаружить тот, который нужен. Затем аккуратно гвоздодером вскрыть его, проверить состояние узла, не тронула ли коррозия.

Томичка Лида как-то в июле, направив к берегу баркас… 1961 год

Если что, восстановить смазку. Заодно извлекалась документация, и ящик приводился в первозданный вид.

Последним «спортивным упражнением» был выбор нового места хранения (под монтаж) и выдача соответствующего ценного указания крановщику и стропальщику. После четырех-пяти часов таких упражнений аппетит появлялся зверский, и мы чуть ли не бегом мчались к вожделенному пищеблоку.

Вторым привлекающим обстоятельством был окружающий столовую лесок. Оставшиеся после обеда полчаса можно было побродить по тропкам, найти пару сыроежек или, что еще приятнее, вздремнуть на травке.

И, наконец, третьим по счету, но не по значению, обстоятельством была высокая концентрация внутри столовой и вокруг нее молодых и симпатичных представительниц прекрасного пола. Были здесь и свои, доморощенные, «гайвинские», и молодые специалистки, и студентки, проходившие практику на флагмане отечественной кабельной промышленности.