Лия Престина-Шапиро - Словарь запрещенного языка

Одно событие согревало наши сердца. В мае 1948 года создано государство Израиль.

Информация в газетах неполная, недостаточно ясная, надо читать между строк, додумывать и слушать домыслы друзей.

Мы знали, что поддержал создание государства Израиль министр иностранных дел Громыко, т.е. Союз, и как-то на задний план уходят космополитические издевательства. Есть свое государство! Но тут же началась неравная борьба всего арабского мира с маленьким Израилем. Победа Израиля наполнила наши сердца гордостью и счастьем. Сам же Израиль был для нас также недосягаем, как Луна. Мы сочувствовали, беспокоились, переживали, как о далеком родственнике, с которым нет надежды на встречу. Через шумы, треск, свист слушали «вражеские голоса» с надеждой получить хоть какую-либо правдивую информацию

***

1952 год.

Полный разгром еврейской культуры (закрытие театров, всех культурных еврейских центров, еврейских газет), аресты и расстрел лучших представителей еврейской интеллигенции.

Со многими из них отец был знаком.

Поэзию и прозу других любил.

Дружил с поэтом Галкиным, переводчиком Шолом-Алейхема Слонимом, его женой актрисой театра Михоэлса Фридой Слоним.

Апофеозом было дело врачей.

Среди наших близких, знакомых и родных было много врачей.

Приходили, делились, не понимали происходящего.

Однажды на меня напал хулиган (я шла из школы в Саввинском переулке), начал избивать, приговаривая: «Коган-отравительница, я тебя убью, меня не будут судить. Врагов надо уничтожать».

У меня был шок, я боялась одна выходить на улицу, и папа с палочкой, еле передвигая ноги, провожал меня в школу (к счастью, школа была близко), а обратно всегда провожали ученики.

А по вечерам папа снова сидел с потухшими глазами и клеил коробочки.

1953 год.

Пусть извинит меня читатель, но написать «умер» — бесчеловечно: сдох И.В. Сталин.

Время шло...

Создание государства Израиль поставило перед Советским Союзом новые задачи. В молодой стране развивается экономика, сельское хозяйство, военная промышленность, культура, колоссальное строительство, освоение пустыни.

Советской власти нужны для работы в Израиле дипломаты, работники посольства, военные и торговые советники, цензоры и, вероятно, просто шпионы.

Через пару месяцев к папе пришел Иосиф Самойлович Брагинский, сын папиного товарища, работавшего с ним в Бакинской еврейской школе.

Молодой Брагинский работал заместителем директора Института востоковедения и предложил отцу преподавать иврит. Иврит!? Я знаю, что многие востоковеды, хорошо знающие иврит, не понимали, почему выбор пал на отца. Так вот объяснение: это дело случая, так как Брагинский помнил с детских лет талантливого педагога еврейской школы в Баку Файтеля Шапиро.

Почти одновременно отец начинает преподавать иврит в Московском университете (факультет восточных языков) и в Высшей дипломатической школе.

Несколько позже начинает работать в Институте международных отношений, а также в организованной при Центральной библиотеке им. Ленина группе цензоров.

Все группы были небольшие. В университете занятия велись факультативно. Большинство студентов — молодые парни, среди них одна девушка. Думаю, что почти все были русские. Исключение — один горский еврей Елизаров и в группе цензоров — еврей Рекахас (его внук живет в Израиле).

Через некоторое время были индивидуальные занятия, по направлению Министерства иностранных дел, с каким-то военным и человеком средних лет, готовившимся в послы.

Часто занятия Шапиро проводил дома, в своей комнате.

Папа с мамой оставили себе одну комнату, 16 кв. м, в остальных жила я с семьей и старшая сестра с мужем.

В комнате стояли: полутораспальная кровать, кушетка (на которой спал мой Володя до женитьбы в 1958 г.), бельевой и книжные шкафы, небольшой столик на высоких ножках с маленькими ящиками, мы его называли письменным, но по габаритам он более походил на туалетный, старое кресло — любимое место отца для отдыха и работы. В середине комнаты — обеденный стол, несколько стульев.

Так вот, за этим столом и проводились иногда занятия с группами студентов, а индивидуальные занятия — постоянно.

С шести утра, лежа в постели, взяв карандаш и бумагу, отец начинал просматривать израильские газеты, книги, одевал наушники, боясь пропустить первую передачу «Коль Исраэль».

Затем, после завтрака, начиналась работа за столом: раскладывались листы, карточки, книги, канцелярские принадлежности. Да какие там принадлежности: простые и цветные карандаши (точил он их обыкновенным ножом), чернильница-невыливайка, ручка, ластик, скрепки. А во время обеда или во время учебных занятий надо было все убрать со стола.

Пишу и сама себе не верю: неужели в таких условиях, за такой короткий срок за этим столом сделано так много!

***

И вот тут произошла метаморфоза. Отца нельзя было узнать. Старый, надломленный, больной человек, потерявший интерес к жизни, на наших глазах оживает, молодеет. Он как бы обрел второе дыхание. Шаг тверже, ясный взгляд, живые искорки в глазах.

Следит за внешним видом. Заказывает новые костюмы, пальто, меховую шапку (не из кошки, вспомните рассказ Войновича), его приблизили через Министерство иностранных дел к благам номенклатуры (отдельное ателье, закрытая поликлиника, особое снабжение, правда, только в предпраздничные дни). Посещает концерты (Поль Робсон, Сиди Таль, Александрович, любимая певица Нехама Лифшицайте).

Начав обучение, с первого дня начал учиться и сам. 30 лет отец был оторван от языка иврит. Семья полностью ассимилирована. Не было друзей-сверстников, помнящих годы, связанные с языком иврит. В лучшем случае говорили на идиш.

Небольшой отдушиной для отца был мой второй муж — Наум (отец Инны). В детстве в городе Балта он учился в хедере и среднее образование получил на идиш в Одессе.

Вспоминали, о чем-то говорили, спорили, смеялись, пели еврейские песни. В дальнейшем при составлении пословиц и поговорок отец часто советовался с Наумом, как правильнее и точнее перевести с иврита на русский то или иное выражение. С интересом читали вместе израильские газеты.

В семье остались только традиции отмечать еврейские праздники.

Отец работал чрезвычайно много, по 16 — 18 часов в сутки.

Возобновив преподавательскую работу, Шапиро встретился с большими трудностями. Ведь он знал язык Торы, и последняя работа, связывающая его с древнееврейским языком, закончилась в 1920 году. Не было никакой связи с живым, разговорным языком, не было новейших книг. Не было никакой учебной, справочной литературы.