Теодор Гладков - Джон Рид

Обе компартии были через несколько месяцев объявлены вне закона, фактически уйти в подполье они были вынуждены почти на другой день после своего рождения.

Рид очень переживал раздвоение американских коммунистов, тем более что лично он питал глубокое уважение к Чарльзу Рутенбергу и другим товарищам из КПА.

Собственно говоря, между обеими партиями не существовало абсолютно никаких расхождений по принципиальным вопросам. Расхождение возникло из-за наилучшего способа образования партии, а коль скоро партии уже возникли, что препятствовало их объединению?

Все эти соображения Джек высказал Арнольду Финкельбергу, старому социалисту и другу Рутенберга. Этот высокий красивый рабочий, всегда удивительно подтянутый и жизнерадостный, был старым членом РСДРП, агентом «Искры», лично знавшим Ленина. После поражения революции 1905 года он был вынужден эмигрировать из России в Штаты.

Выслушав Рида, Финкельберг дружески хлопнул его по плечу.

— Чарльз тоже считает, что наша размолвка только на руну общим врагам. Но спор зашел слишком далеко. Я думаю, что надо посоветоваться с людьми, которые разбираются в революции лучше нас с вами.

Рид уже и сам пришел к выводу, что, поскольку обе партии стоят на платформе Коммунистического Интернационала, нужно просить товарищей из Коминтерна стать третейскими судьями в их споре.

В конце сентября Джон Рид как международный делегат партии, избранный еще на июньской конференции, покинул Соединенные Штаты Америки.

Он слишком хорошо знал, что на содействие Государственного департамента в получении заграничного паспорта ему, одному из лидеров американских коммунистов, рассчитывать не приходится.

С фальшивой морской книжкой на имя кочегара Джима Гормли он нелегально пересек Атлантику, скрываясь от пограничной стражи, прошел через несколько границ и в начале ноября, побывав несколько раз на краю гибели, очутился в красном Петрограде.

Шинели, шинели, шинели… Русские — толстого серого сукна, английские — тонкие, зеленые, ношеные-переношенные за две войны и две революции. Изредка мелькнет в толпе потертая кожанка или потерявшее от времени цвет некогда дорогое пальто. Куда девались щеголеватые тонкие поддевки, респектабельные котелки, шубки на куньем меху? Сгинули, исчезли, забились в щели арбатских и замоскворецких переулков.

С утра до вечера бродил Джон Рид по древней и юной столице Республики Советов. Кривые, горбатые улочки, редкие белокаменные особняки среди посеревших от времени деревянных домишек, пустые глазницы магазинных витрин на Петровке и Кузнецком, заржавленные трамвайные рельсы… И вдруг — всплеск радости, уже привычной, но всегда неожиданной: взлетев на каменный холм, замер в буйной языческой красе храм Василия Блаженного. Кремль — тяжелая кирпичная гряда, словно застывшая волна каменного моря, стремительные громады башен с золотыми царскими орлами, еще не сброшенными со своих насестов. И — алый стяг над Совнаркомом.

И мысли сразу — туда, за кремлевские зубцы, в скромную квартиру в бывшем здании Судебных установлений. К Ленину. К Ильичу. Рид выговаривал «Илъитш».

Первая встреча — в рабочем кабинете Председателя Совнаркома. Кроме Ленина, за столом — несколько работников Коминтерна. Слушают внимательно, не перебивая. Ленин сидит, чуть склонив набок голову, подбородок прижат к груди. Изредка он поднимает глаза, и Рид умолкает — сейчас его спросят о самом главном, что он упустил! — но Ленин только кивает головой. Джек неожиданно замечает, что на Ленине тот же костюм, что был и два года назад, уже тогда потертый. Почему-то стало неловко: вспомнил, как сшил однажды на Бродвее дорогое пальто.

После доклада, уже в дверях, Ленин на секунду задержал американца.

— Что вы делаете вечером? Ничего? Тогда милости прошу — заходите-ка ко мне. Часиков в десять?

Время до десяти тянулось мучительно долго. Можно было, конечно, заняться чем-нибудь, но Рид не мог, просто не мог! Нужно так много сказать Ленину, о стольких вещах посоветоваться, ничего не забыть! И не увлекаться — у Ленина такой усталый вид… Положение в стране трудное. Каждая минута Председателя Совнаркома расписана.

…Который час? Рид по привычке поднимает руку — и опускает. Часов нет. Заложены в нью-йоркском ломбарде перед отъездом. Останавливает первого прохожего — еще только восемь. Джек шагает дальше…

Наконец пора! И вот они сидят за кухонным столом, покрытым старенькой, местами аккуратно заштопанной скатертью. Неровно светит единственный пузырек-лампочка. Надежда Константиновна ставит перед ними стаканы с чаем. Рид пьет по-русски — не вынимая ложечки.

— Кушайте. — Надежда Константиновна пододвигает тарелку с хлебом.

Рид машинально берет кусок. На полпути ко рту рука его останавливается: он вспоминает, что Ленин получает тот же паек, что и все служащие.

Ленин быстро спрашивает:

— Вам не нравится наш хлеб? Я слышал, что в Америке почти не едят ржаного хлеба, все больше пшеничный. А я вот не смог бы без ржаного. Наши крестьяне в деревнях умеют печь очень вкусный хлеб в русской печи, Очень вкусный!

Он весело, заливисто смеется. Рид тоже смеется. Улыбается уголками рта Крупская. Она тоже любит ржаной хлеб. Когда он выпечен из хорошей чистой муки, без примесей.

Отставив пустой стакан, Ленин спрашивает.

— Так как же это получилось, что у вас вдруг сразу оказалось две партии?

Рид рассказывает подробно, не скрывая разногласий, споров, расхождений. Ленин — не додумаешь, что минуту назад смеялся: сосредоточен, весь в мысли и внимании.

Дослушав, встал, сделал два шага по малюсенькой кухне. Сказал просто и дружески:

— Нужно объединяться. И чем быстрее, тем лучше. Единство коммунистов — непременное условие успешной деятельности партии. Это архиважно. Обе партии стоят на позициях Коминтерна. Значит, разногласия могут и должны быть преодолены.

И Риду становится совестно. В душе он уже ругает себя: неужели не могли сами понять это? Непременно требовалось советоваться… А почему бы нет, раз были сомнения? Ведь они товарищи! И на душе потеплело.

Ленин подходит к Джеку, кладет ему руку на плечо, заговорщически щурится и снова весело смеется.

— Так вы говорите, что товарищи социалисты вывели вас со съезда с полицией? Ну-ну!..

Рид виделся с Лениным часто. Владимир Ильич всегда был рад ему и никогда не отказывал в приеме. Вечерние беседы стали регулярными. Они говорили обо всем: о мировом рабочем движении, о международном империализме, о Шаляпине, о детской беспризорности, о процессах Хейвуда и Муни. Однажды Ленин изумил Рида своими познаниями в области физиологии.