Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу

Все трое досрочно сдали дифференцированный зачет по немецкому языку (в котором я был, безусловно, сильнейшим и без труда открыл счет моим послевоенным пятеркам). Благодаря этому у нас было пять суток на изготовление шпаргалок. Работали мы с толком, ни один ответ не записывали, пока не добирались до сути доказательства или решения. За день до экзамена я понял, что овладел предметом, и волнение исчезло. На экзамен пришел рано, шпаргалки были в определенном порядке разложены по карманам. Вадима и Фимы еще не было. Появился экзаменатор, который меня до этого ни разу не видел, пригласил в аудиторию четверых первых по алфавиту, а когда они начали готовить ответы, выглянул в коридор и спросил, нет ли желающих отвечать без обдумывания. Ощупав для уверенности карманы, я объявил о готовности пойти на экзамен. Когда взял со стола билет, обнаружил, что он не совпадает ни с одним из тех, по которым мы так старательно готовили шпаргалки. После нескольких секунд шока начал вчитываться в вопросы, в условие задачи и понял, что все это я знаю, что задачу решу в два счета. С воодушевлением ответил экзаменатору, он лишь взглянул на решение задачи и, не произнеся ни слова, записал пятерку в мою зачетку. После этого я расположился в соседней аудитории и несколько часов составлял ответы и решал задачи для тех, кто уже был вызван на экзамен, но нуждался в помощи (в тайной передаче вопросов и ответов я не участвовал).

Но это был мой третий экзамен, а открывал сессию экзамен по высшей математике. Об экзаменаторе говорили, что он скуп на высокие оценки, что задает трудные дополнительные вопросы. Я не помню подробностей моего экзамена, сохранилось лишь приятное воспоминание о безошибочных ответах на все вопросы и о гордости за пятерку по этому предмету, так как эта оценка была относительной редкостью на нашем курсе. Последний экзамен был по теоретической механике, он принес мне еще одну пятерку.

Так счастливо завершилась моя первая послевоенная экзаменационная сессия. Из «условного» студента второго курса я превратился в нормального студента третьего курса и, главное, как отличник заработал повышенную на 20% стипендию — 480 рублей, так что наш семейный бюджет увеличился более чем в полтора раза. Это было очень важно, так как через полгода Вере предстояло стать матерью (рассказ о нашей молодой семье помещен в конце главы).

В моей студенческой жизни будет еще шесть сессий, будут производственная и преддипломная практики. Но все это, как и получение диплома инженера-радиста летом 1949 года, выходит далеко за рамки этой книги.

Я вернулся в родной город спустя полгода после победы над Германией. СССР победил, но цена этой исторической победы была неимоверно высокой. Более 25 миллионов человеческих жизней, тысячи разрушенных населенных пунктов и промышленных предприятий на временно оккупированной земле, колоссальный ущерб, нанесенный сельскому хозяйству. За исключением оборонной промышленности, трудно было назвать отрасль народного хозяйства страны, не пришедшую в упадок за четыре военных года. Было ясно, что впереди долгие годы восстановления и в этот период почти каждую семью ожидают трудности, лишения, испытания. (Я помню, что Сталин в те годы направлял основные ресурсы государства в тяжелую индустрию, оставляя сельское хозяйство, легкую промышленность и строительную индустрию без достаточного внимания. Оглядываясь на прошлое, думаю, что, если бы не такой перекос, народное хозяйство страны было бы восстановлено быстрее и гармоничнее, а жизнь людей в послевоенные годы была бы несколько легче.)

Теперь — о Киеве. Прошло чуть более двух лет со дня освобождения города от немцев. В моей памяти еще были свежи картины полностью разрушенного Крещатика, увиденные летом 1944 года. Сейчас эта центральная улица города уже была расчищена от завалов и открыта для движения транспорта и пешеходов. Ряд зданий был восстановлен. Но на примыкающей Прорезной по-прежнему жутко выглядели остовы знакомых зданий с зияющими черными глазницами оконных проемов и рядом с ними — невиданной высоты груды битого кирпича. Страшные картины можно было наблюдать не только в центре города: во всех других городских районах то здесь, то там можно было увидеть руины.

Мои первые поездки в КПИ добавили горьких впечатлений. Все левое крыло главного институтского корпуса и занимавшая его Большая физическая аудитория — предмет всеобщей гордости — были неузнаваемы: на светлых стенах огромные пятна гари; исчезла остроконечная башенка, венчавшая крыло здания; несколько оконных проемов заложены кирпичом, остальные — заколочены фанерой.

Войдя в корпус, я увидел десятки военнопленных немцев, трудившихся в коридорах. Одни штукатурили стены, другие сооружали временные перегородки из кирпича, третьи ремонтировали поврежденные участки пола.

В восстановлении многочисленных сооружений города немалую роль играли военнопленные. Вера рассказывала, что на заводе, где она работала, ежедневно полную смену трудились большие строительные бригады немцев. С ее слов я знал, что работали они добросовестно и аккуратно, «перекуривали» исключительно во время перерывов, объявленных конвоирами.

Насколько я помню, в этот период работы по восстановлению велись только на немногих жилых домах, остальные продолжали лежать в руинах. Участия военнопленных в этих работах не замечал.

Проблема жилья была одной из самых острых в послевоенном Киеве, жилой фонд и коммунальное хозяйство которого (включая электросети, водопроводные и канализационные магистрали) страшно пострадали от гитлеровского нашествия. Огромные потери жилья привели к тому, что тысячи киевлян, возвращавшихся из армии или с мест эвакуации, оказывались бездомными. Нередко такое случалось даже с теми, чье жилье не было разрушено. В одних случаях довоенные квартиры этих людей в период немецкой оккупации были самовольно заняты соседями или случайными людьми, в других — послевоенная городская власть, в предположении, что прежние законные жильцы никогда не вернутся, заселяла эти квартиры другими киевлянами, чье жилье было разрушено. Происходили бесчисленные конфликты, судебные процессы; множество судеб было искалечено. В органах власти, ведавших распределением жилья, процветало взяточничество в невиданных масштабах.

Результатом страшной разрухи сельского хозяйства Украины и неурожаев стала голодная жизнь миллионов жителей села. Поэтому, несмотря на жестокие законы и отсутствие паспортов у крестьян, тысячи этих людей устремлялись в Киев, где, хоть с большими трудностями, можно было добыть какое-нибудь пропитание. (У кого-то из них были родственники в городе, другим удавалось устроиться на работу, третьи шли в домработницы и т.д.)