Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу

Нельзя было не обратить внимание на верхнюю одежду киевлян. Многие, независимо от пола и возраста, носили армейские шинели без погон или телогрейки, реже встречались люди в одежде мышино-серого цвета, перешитой из немецкого обмундирования. Самой распространенной обувью были грубые солдатские ботинки и кирзовые сапоги.

С киевскими толкучками мне пришлось познакомиться буквально на следующий день после прибытия в Киев, так как проблему сапог я должен был решить безотлагательно. С этой целью я отправился на главную киевскую толкучку того времени — «Евбаз» (Еврейский, он же Галицкий базар).

На огромной территории «Евбаза» (теперь здесь площадь Победы) плескалось неспокойное людское море, и десятки стоявших на площади рундучков выглядели островками в этом море. Тысячи людей здесь непрерывно двигались, каждый по своему маршруту, как будто демонстрируя броуновское движение. По мере моего приближения к границе толкучки становились различимы фигуры и лица людей, начинали доноситься крики зазывал, споры покупателей и продавцов, речитативы многочисленных нищих.

В тот день на Евбазе я купил красиво выглядевшие сапоги, но дома выяснилось, что по неопытности стал жертвой профессиональных мошенников: подошвы были изготовлены из плотного картона, тщательно пропитанного воском и отполированного до блеска. Как я уже рассказывал, через две недели в Харькове проблема моих сапог была окончательно закрыта.

Толкучек в городе было несколько, и везде шла бойкая торговля широким ассортиментом товаров. Атмосфера послевоенных толкучек соответствовала моим, почерпнутым из книг и кинофильмов представлениям о временах НЭПа. Здесь можно было увидеть и торговцев-завсегдатаев, и спекулянтов-перекупщиков, и воришек, и «кукольников» (последние изображали из себя покупателей, договаривались с доверчивым продавцом о цене товара, на его глазах отсчитывали требуемую сумму, забирали товар и, вместо пачки купюр, всучали «куклу» — зажатую между двумя настоящими купюрами того же размера пачку обрезанной газетной бумаги).

Таким остался в моей памяти Киев начала 1946 года.

Рассказы об учебе в институте и о Киеве нарушили хронологическую последовательность описываемых событий. Сейчас мне придется вернуться к самому началу февраля, чтобы рассказать о нашей с Верой свадьбе.

Представление о процедуре свадьбы у меня было смутное. В чужих свадьбах участвовать не довелось, из прочитанного более всего запомнилась феерическая свадьба, описанная в романе Шишкова «Угрюм-Река», но это был, как говорится, «не тот случай». Поэтому я во всей подготовке к предстоящему событию положился на родителей.

Готовить свадьбу приходилось не только в обстановке полнейшей неустроенности домашнего быта, но и в условиях нехватки и дороговизны продуктов, многочасовых очередей за ними. Мама уходила из дому задолго до рассвета, чтобы занять очередь в магазины, куда предположительно могли поступить необходимые продукты. Отец, работавший в системе мясомолочной промышленности, получил разрешение на покупку мяса непосредственно на мясокомбинате по себестоимости (то есть по самой дешевой цене!), и я эту покупку совершил, израсходовав почти половину остававшихся сбережений. Понесли немалые расходы и родители, сами находившиеся в стесненном финансовом положении.

Родительская квартира была единственным местом, где мы могли отпраздновать свадьбу. Дом не был подключен к электросети, поэтому освещение комнат во время свадьбы было серьезной проблемой. За два часа до назначенного сбора гостей мне удалось осуществить рискованный план: электрифицировать дом, временно подключив его вводы к проходившей рядом уличной осветительной сети. На случай неудачи были подготовлены карбидовые светильники, изготовленные из гильз малокалиберных снарядов, но, к счастью, обошлось без них.

За несколько часов до начала торжественного вечера приехали из Харькова Верины родители с восьмилетним Аликом. Затем начали собираться гости. В числе тридцати гостей были мои многочисленные родственники (некоторых я увидел здесь впервые), двое однополчан — минометчик Григорий Бамм и артснабженец Анатолий Кочетов; сотрудники отца и наш с Верой бывший одноклассник и близкий товарищ Борис Шпильский с женой.

От свадьбы я ожидал какой-то торжественности, особого душевного подъема. Ничего этого не было. Запомнилось немногое, главным образом то, что было очень тесно и мне с Верой пришлось довольствоваться одним стулом. Я был в своей офицерской форме, Вера — в красивой светлой блузе и темной юбке. Гости изрядно выпили.

Об убогости жизни того периода напоминает и такой факт. Единственным ценным свадебным подарком, который мы получили, был скромный по теперешним понятиям чайный сервиз, подаренный Шпильскими. Не было у жениха и невесты ни свадебных нарядов, ни обручальных колец. (Так и прошла моя жизнь без традиционного символа семьи, зато к десятилетию свадьбы я купил и подарил Вере и обручальное кольцо, и золотые наручные часы.) Ни о каких медовых месяцах, свадебных путешествиях у нас не возникало и мысли. Вера трудилась на заводе, а я спустя неделю стал посещать институт.

В отличие от жениха, не имевшего ни кола ни двора, невеста по понятиям того времени была неплохо одета, кроме того, родители оставили ей основные предметы мебели. Вера особенно гордилась большим, на двенадцать персон, красивым обеденным сервизом (она купила его весной на деньги, которые я ей прислал с фронта).

Трудно вспомнить, почему мы не зарегистрировали брак до свадьбы. Пришлось это сделать четвертого февраля. Регистрация состоялась в скучной канцелярии под названием ЗАГС (запись актов гражданского состояния). Не требовались свидетели, не было ни торжественной процедуры, ни поздравительных речей. Процесс бракосочетания занял у нас не более пятнадцати минут, мы даже не снимали верхней одежды.

После свадьбы, как и в январе, мы старались большую часть времени быть вместе. Просыпались рано, после сборов и завтрака покидали наше тесное жилье, я провожал Веру на работу, затем направлялся в институт. К окончанию Вериного рабочего дня я уже стоял у заводской проходной. Домой мы обычно шли пешком, обсуждая самые разные темы и продолжая рассказывать друг другу о происходившем в годы нашей разлуки, о судьбах товарищей и подруг. В отличие от моего фронтового опыта Верино знание быта и житейский опыт были для нас несравненно важнее. Эти беседы стали для меня, надевшего военную форму еще неопытным юношей, очень полезными уроками житейской мудрости.

В эти недели состоялось также несколько теплых встреч с нашими довоенными друзьями, с родственниками.