Лин фон Паль - Проклятие Лермонтова

Отца Павла он и так не жаловал, а тут не просто проступок, а преступление против церковных установлений. Как истинный христианин, он ссылался на то, что отпевали богохульника и самоубийцу и похоронили в освященной земле. Стали искать правду. Нашли свидетеля – чиновника Рощановского. Тот показал:

«В прошлом 1841 году, в июле месяце, кажется, 18 числа, в 4 или 5 часов пополудни, я, слышавши, что имеет быть погребено тело умершего поручика Лермонтова, пошел, по примеру других, к квартире покойника, у ворот коей встретил большое стечение жителей г. Пятигорска и посетителей минеральных вод, разговаривавших между собою: о жизни за гробом, о смерти, рано постигшей молодого поэта, обещавшего много для русской литературы. Не входя во двор квартиры этой, я с знакомыми мне вступил в общий разговор, в коем, между прочим, мог заметить, что многие как будто с ропотом говорили, что более двух часов для выноса тела они дожидаются священника, которого до сих пор нет. Заметя общее постоянное движение многочисленного собравшегося народа, я из любопытства приблизился к воротам квартиры покойника и тогда увидел на дворе том, не в дальнем расстоянии от крыльца дома, стоящего о. протоиерея, возлагавшего на себя епитрахиль; в это самое время с поспешностию прошел мимо меня во двор местной приходской церкви диакон, который тотчас, подойдя к церковнослужителю, стоящему близ о. протоиерея Александровского, взял от него священную одежду, в которую немедленно облачился, и принял от него кадило. После этого духовенство это погребальным гласом обще начало пение: „Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас“ – и с этим вместе медленно выходило из двора этого; за этим вслед было несено из комнат тело усопшего поручика Лермонтова. Духовенство, поя вышеозначенную песнь, тихо шествовало к кладбищу; за ним в богато убранном гробе было попеременно несено тело умершего штаб– и обер-офицерами, одетыми в мундиры, в сопровождении многочисленного народа, питавшего уважение к памяти даровитого поэта или к страдальческой смерти его, принятой на дуэли. Таким образом эта печальная процессия достигла вновь приготовленной могилы, в которую был опущен в скорости несомый гроб без отправления по закону христианского обряда: в этом я удостоверяю, как самовидец».

Батюшку Александровского с облегчением оправдали. Велели только заплатить в пользу бедных сорок с лишком рублей. Но ненавистники поэта это показание Рощановского взяли на заметку: погребен без церковного отпевания. Из этого неправильного погребения спустя годы, когда имя Лермонтова станет известным, а его стихи начнут учить в школе, родится миф о проклятии, вобрав в себя означенную выше тучу с грозой и похороны не по обряду.

Однако смею вас заверить: женщина, которая его растила и любила невыносимо отчаянной любовью, исправит и этот, не зависящий от него церковный грех.

Ей долго не будут говорить о его смерти, станут готовить к страшному удару. Для надежности пустят кровь. И поймут, что она догадалась обо всем сразу, как только вокруг стали суетиться. Мария Лопухина расскажет в письме Саше Верещагиной печальные новости: «Какое несчастие эта смерть; бедная бабушка самая несчастная женщина, какую я знаю. Она была в Москве, но до моего приезда; я очень огорчена, что не видала ее. Говорят, у нее отнялись ноги и она не может двигаться. Никогда не произносит она имени Мишеля, и никто не решается произнести в ее присутствии имя какого бы то ни было поэта».

У нее от горя западут веки и, чтобы смотреть, придется приподымать их пальцами. Через год Марии Акимовне, Акиму Шан-Гирею, Столыпиным удастся от ее имени исхлопотать разрешение перевезти тело Мишеля в Тарханы. Император разрешение даст, но с условием, чтобы тело везли в свинцовом гробу, запаянном. Так его и положат, не вскрывая, в тарханскую землю, рядом с матерью и дедом. На этот раз – по всем правилам, с отпеванием. Часовню распишут приглашенные мастера. И лик архангела Михаила они сделают похожим на лицо Михаила Лермонтова.

По известной привычке стирать из памяти все, что делает жизнь невыносимой, Елизавета Алексеевна раздаст все вещи погибшего внука. Снести дом, где он прожил двенадцать лет, она не сможет – слишком уже будет стара. Ей минет не так уж по земным меркам и много – 72 года, когда наступит для нее вечный покой. Похоронить себя она прикажет не рядом с внуком, дочерью и мужем, а за стенами часовни.

Почему не рядом с ними? Елизавета Алексеевна была женщина властная, но не глупая. И наконец поняла, чем была на самом деле ее страстная любовь – и для дочери, и для внука. Была она наказанием, которое – хуже проклятия. Отдавая им вроде бы все свои силы, она на самом деле высасывала из них жизнь. Душила и убивала своей любовью. Так угасла, не выдержав этой любви, милая Маша. И только сильный характер внука смог этой «любви» противостоять. Но когда ушел и внук – такой молодой, когда она почти ослепла от горя и ждала смерти как избавления, все стало ей ясно. И похоронить себя она велела не рядом с погубленными ею любимыми людьми, не в часовне, не под образами, а просто под открытым небом.

Самой себе вынесла она приговор. Суровый и беспощадный. И обжалованию не подлежащий.

Что же касается Михаила Юрьевича, то с его смертью человеческая ненависть будет на разные лады трепать его имя. И родится – из тучи, грозы, нацеленного в грудь пистолета и неотпетого тела – безжалостная легенда о проклятии, которое тяготело над ним с минуты рождения. Вроде появился он на свет при раскатах грозы, и отмечен был уродствами, и имел уродливый и злобный нрав, и душу его забрал не ангел в лазурные выси, а дьявол в кромешный ад. А потом к этой «оптимистичной» легенде добавится и другая – о проклятии, нависшем черной тучей, благодаря Михаилу Юрьевичу, над всей нашей страной.

Якобы в каждую годовщину рождения и гибели поэта свершаются роковые для жителей России события. В 1914 году, аккурат в столетие со дня рождения, – Первая мировая война, в 1941 году, в столетие со дня смерти – чуть не день в день, – Великая Отечественная, на 150-летие со дня рождения – смещение с поста «отца оттепели» Хрущева, а на 150-летие со дня смерти – смещение «отца перестройки» Горбачева и распад СССР. Растиражированная, эта легенда быстро найдет «путь в народ». И люди будут искренне ожидать бед и несчастий, которые им обещают.

Михаилу Юрьевичу с катаклизмами в юбилейные годы действительно не повезло. Но таких откровенных гадостей, какими в начале этого 2014 года наградило его российское телевидение, не удостоился, пожалуй, еще никто из юбиляров. Фильм, показанный по этому телевидению, назывался «Проклятие рода Лермонтовых» и представлял несчастного поэта злобным уродцем (сутулый, кривоногий, с огромной лысоватой головой, ростом в 156 см – сантиметры были выделены красным шрифтом, чтобы даже глухие запомнили), которого приходилось загонять в баню пинками и запирать дверь, чтобы тот от безысходности наконец-то привел себя в чистый человеческий облик.