Валерия Троицкая - Телеграмма Берия

Дальше — больше, в транспортном отделе Академии Наук заявка на билет Москва-Сингапур-Мельбурн была потеряна, все сотрудники транспортного отдела только бессильно разводили руками…

В конце восьмидесятых годов душевное состояние у мамы было тяжёлым, подступал возраст, ей недавно исполнилось 70 лет, и жизнь наносила ей удары, один за другим, как в личном, так и в профессиональном плане.

В 1985 году от тяжёлой сердечной болезни умер мамин муж и мой отец Александр Овсеевич Вайсенберг, талантливый физик-экспериментатор и многогранно одарённый человек.

Мои родители прожили вместе более сорока лет, и для мамы это была огромная потеря. Она тяжело переживала смерть мужа, перестала ходить в Институт, сидела на кухне, пила чёрный кофе и курила сигареты, одну за другой…

Спасла работа, в 1987 году мама получила приглашение в Палату Представителей Комитета по Науке и Технике Американского Конгресса для того, чтобы сделать сообщение о научном сотрудничестве между США и СССР в рамках Международной Программы Геосфера-Биосфера. Приглашение было беспрецедентным, советские учёные никогда не выступали перед американским Конгрессом. Её выступление в Вашингтоне на Капитолийском холме прошло блестяще, и 31 июля 1987 года в газете «Washington Post» появилась статья под названием «Тёплая встреча с советскими учёными. Свидетельство экспертов по окружающей среде».

Это был грандиозный успех, но по возвращении из Вашингтона выяснилось, что за время её отсутствия дирекцией Института физики земли был издан приказ об освобождении её от должности начальника отдела электромагнитного поля Земли. Более того, рабочий кабинет, где она проработала без малого 20 лет, был уже занят её учеником. А личные вещи и научные материалы, аккуратно упакованные, переехали из её уютного кабинета, где часто происходили научные заседания, семинары и просто дружеские встречи, — в комнату на первом этаже Института, где кроме неё за перегородками из книжных шкафов должны были работать ещё трое сотрудников.

Незадолго до этого события она писала своему коллеге и другу Кифу Коулу в Австралию:

…Я практически уверена, что благодаря изменениям, происходящим в стране, я лишусь всех своих позиций, и их займут другие люди. Я должна быть к этому готова, потому что это естественно связано с возрастом и принято во всех странах. По-видимому, я смогу продолжать работать, но уже в ином качестве, и ты, конечно, понимаешь, что эмоционально, психологически и практически это будет совсем нелегко…

И ещё в том же письме:

…Временами я чувствую себя так одиноко, что не могу найти слова, чтобы описать моё состояние, и тогда я готова на многое, чтобы решительным образом изменить свою жизнь. А иногда, несмотря на все мучения и страдания, я прихожу к выводу, что не имею права на то, что мне хочется сделать больше всего и что было бы так естественно и правильно…

В середине пятидесятых годов, во многом благодаря усилиям моей матери, на берегу Рыбинского водохранилища в посёлке Борок была основана «Геофизическая Обсерватория». В Борке ей была предоставлена квартира, где она подолгу жила, анализируя записи геомагнитных пульсаций и, обсуждая со своими учениками, научные результаты. Эта квартира тоже срочно понадобилась какому-то сотруднику обсерватории, недавно перебравшемуся в Борок из окрестной деревни. Обижали как сами факты, так и манера, в которой осуществлялись эти бестактные поступки.

Фактически дело шло к тому, что мама стремительно лишалась всех своих постов, и впереди маячило неясное, но, очевидно, в контексте того, что происходило в стране, во многих аспектах не очень комфортное будущее.

Конечно, благодаря этим обстоятельствам мама находилась в тяжёлом душевном состоянии, и на борьбу с чиновниками из УВС, решавшими судьбу её поездки в Австралию, у неё просто не было сил, и тогда она попросила меня помочь достать ей билет в Австралию.

Дело в том, что на протяжении нескольких лет я работала учёным секретарём Комиссии, координирующей участие советских учёных в «Международном Проекте по Глубоководному Бурению в Океане». Одним из важных аспектов моей работы был подбор учёных, которых посылали для работы на американском буровом судне «Гломар Челленджер». Эта работа требовала тесного контакта с УВС и другими службами Президиума Академии Наук, так что я лично была знакома с сотрудниками этих организаций, что было немаловажно для успеха предприятия.

Забрав заявку на мамин билет в Австралию у чиновника из УВС, я сама понесла её в транспортный отдел, прихватив с собой в качестве подарка большую красивую коробку шоколадных конфет. Я купила её на валюту в магазине «Берёзка». Спустя четыре года после начала перестройки купить коробку шоколадных конфет за рубли в Москве в обычном магазине было невозможно.

По моей прошлой работе я была хорошо знакома с начальником транспортного отдела, могущественным Ф.Б., и он ничуть не удивился, когда я появилась у него в кабинете с просьбой помочь достать билет в Австралию.

— Будут трудности, — сказал он и посмотрел на меня туманным взглядом, в котором можно было прочесть всё, кроме желания преодолеть эти трудности.

Я повернулась спиной к двери, и коробка с шоколадными конфетами заскользила по стеклу, покрывавшему стол, от меня к Ф.Б. и, повинуясь незаметным движениям его руки, исчезла в недрах письменного стола. После этих телодвижений туман в его взгляде немного рассеялся, глаза приняли более осмысленное выражение, но всё же он повторил:

— Будут трудности, особенно с валютным плечом, от Сингапура до Мельбурна.

В то время добраться из Москвы до Австралии можно было только через Сингапур. До Сингапура нужно было лететь советской аэрокомпанией «Аэрофлот» за рубли, а от Сингапура до Австралии — на австралийской аэрокомпании «Квантас», и этот перелёт назывался «валютным плечом».

Придвинувшись ближе ко мне и показав пальцем наверх, Ф.Б. доверительно шепнул:

— Понимаешь, дорогая, там готовится постановление об оплате «валютных плеч» только за валюту, — он тяжело вздохнул и добавил, — наши рубли уже никому не нужны. Так что нужно специальное распоряжение Президиума — или пусть австралийцы оплачивают.

Оба варианта меня не вдохновляли, и я пригорюнилась. Посмотрев на моё расстроенное лицо, Ф.Б. всё-таки счёл нужным меня обнадёжить:

— Не расстраивайся, билет забронируем, приходи в конце апреля, будем работать.

Когда в конце апреля я снова появилась в кабинете Ф.Б., его помощник после многократных попыток всё же сумел дозвониться в кассы Аэрофлота, и выяснилось, что мамин билет на листе ожидания, попросту говоря, это означало, что билета нет. Расстроенная, я выскочила на улицу и решила действовать самостоятельно. Каким-то внутренним чутьём я понимала, что для мамы эта поездка очень важна и что, кроме меня, ей никто помочь не может.