Юрий Алексеев (2) - Евгений Чудаков

Каждое научное исследование должно заканчиваться предложением по его использованию. Внедрение в жизнь научных достижений и есть наиболее важный критерий при оценке как научной работы, так и научного работника, ее выполнявшего».

Не совсем обычное выступление для юбилея! Как видно, не зря прозвали Чудакова шоферы, механики, инженеры автомобильным академиком, а коллеги по Академии наук — внедрильщиком. Не очень благозвучные прозвища (особенно последнее), но Евгений Алексеевич ими искренне гордился.

В мартовском номере журнала «Советский Союз» появилась большая статья Чудакова «Советские автомобили». Евгений Алексеевич писал о том, что страна располагает семнадцатью типами вполне современных отечественных автомобилей по сравнению с четырьмя простейшими в 1940 году. Писал о разработке новых конструкций, о строительстве новых заводов. Писал с глубоким удовлетворением и с верой в новые успехи.

И в личной жизни Евгения Алексеевича были радости. Дочь Татьяна в 1950 году успешно закончила художественный институт, вышла замуж. Год спустя родила очаровательную девочку. Летом пятьдесят третьего Чудаков к своим старым привычкам прибавил новую — гулять с внучкой по Николиной Горе и Чистопрудному бульвару. Сын Александр сообщил отцу: готова диссертация, состоялась предварительная защита. Состоялась успешно — специалисты утверждают, что работы хватит не только для кандидатской, но и для докторской степени.

Как говорится — жить бы да радоваться! Об этом и думал Евгений Алексеевич, когда в речи на своем юбилее сказал:

— Товарищи, мне исполнилось шестьдесят лет. Mire приходится слышать, что этот возраст рассматривается чуть ли не как предельный для творческой работы. Я держусь другого мнения, я думаю еще долго прожить и интенсивно работать во славу нашего великого государства, во славу той великой идеи, которую оно отстаивает.

Но судьба распорядилась по-другому.

Всю весну и лето 1953 года Евгения Алексеевича терзали приступы гипертонии. Несколько недель пролежал он в больнице, потом месяц провел в подмосковном санатории. Казалось, болезнь отступает, Чудаков почувствовал себя лучше. В августе он уже ходил с детьми на Москву-реку ставить сеть-путанку. Верный друг и строгая блюстительница режима Вера Васильевна, взяв с мужа слово, что он еще месяц, как того требовали врачи, не будет притрагиваться к работе, уехала в Крым подлечиться.

Евгений Алексеевич как тонкий дипломат слово, конечно, дал и даже старался его держать, но его хватило всего на неделю. Позвонил президент Академии наук Александр Николаевич Несмеянов, попросил выступить в сентябре на заседании отделения технических наук академии с докладом о принципах и путях деятельности отделения на ближайшие годы. Евгений Алексеевич готовился на совесть, и доклад получился блестящий. По общему впечатлению, Чудаков был в ударе, отлично выглядел, в общем, обрел форму прошлых лет. Тут же, на заседании, ленинградцы пригласили его приехать к ним с подобным выступлением. Он согласился.

Домой он вернулся в приподнятом настроении. На просьбу Татьяны взять ее с собой в Ленинград неожиданно ответил согласием. Попросил секретаря Веронику Арнольдовну Тиммерман заказать билеты и пошел в кабинет — «доработать доклад под ленинградские проблемы». Почему-то дверь кабинета открыл не сразу — зашатало, швырнуло в сторону. Стараясь не поднимать паники, присел. Потом попросил капель от головной боли. Татьяна и Вероника Арнольдовна всполошились, вызвали «скорую». До приезда врачей Чудаков потерял сознание.

Врачи определили — инсульт. В больнице при более тщательном осмотре спросили родственников, почему такому тяжелому больному разрешили встать с постели, одеться? Когда те ответили, что Евгений Алексеевич вовсе не лежал в постели, а работал, ездил по Москве, читал доклады, врачи схватились за головы.

— С такими сосудами год лежмя лежать надо было! — вымолвил седой профессор.

Рекомендация эта, однако, оказалась запоздалой.

Получив в санатории телеграмму о болезни мужа, Вера Васильевна, прихватив лишь сумку с документами да плащ, бросилась ловить такси до аэродрома. Да не тут-то было. Такси летели мимо на полной скорости. Вере Васильевне казалось, что прошла целая вечность. Притормозившему около нее шоферу, скептически поглядывавшему из-под большой белой кепки на взволнованную одинокую женщину, Вера Васильевна сказала:

— Я жена академика Чудакова. Мой муж в Москве умирает. Надо срочно на аэродром!

— Какого Чудакова? — спросил водитель, меняясь в лице. — Нашего, автомобильного?

— Евгения Алексеевича, — ответила Вера Васильевна, стараясь не разрыдаться.

Открылась дверца. Машина развернулась и помчалась к аэродрому. Всю дорогу Вера Васильевна кусала губы, а водитель молчал. Только когда приехали и пассажирка достала деньги, чтобы заплатить за поездку, он резко отодвинул ее руку:

— Не надо денег. Пусть ваш муж выздоровеет. Скажите ему — замечательный учебник написал для шоферов. Спасибо ему большое!

Слова эти Вера Васильевна передать Евгению Алексеевичу не смогла. Он не приходил в сознание. Через два дня его не стало.

Прощание проходило в зале президиума Академии наук СССР. Организаторы траурной церемонии все предусмотрели, только не учли, что не совсем обычным академиком был Чудаков. Очевидцы говорят — никогда в начале Ленинского проспекта, где помещается президиум, не собиралось такого количества машин.

Ехали ЗИСы и «мерседесы». Длинные колонны пустых такси медленно тянулись, оглашая воздух печальным воем клаксонов. Медленно плыли большегрузные самосвалы и междугородные автобусы. Прилегающие к особняку президиума академии дворы и переулки были плотно забиты бесчисленными и разномастными автомобильчиками энтузиастов-автолюбителей, каждый из которых знал и почитал Евгения Алексеевича. Движение целого района замерло, пока скорбные толпы автомобилистов всех возрастов и рангов прощались со своим академиком.

Казалось, не только люди, но и машины прощаются. Ведь в каждой из них было что-то, сделанное по замыслу этого замечательного человека, по его советам и рекомендациям. Большие и маленькие, светлые и темные, медленно катились они мимо того, кто начинал советскую автомобильную науку.

Недаром Игорь Викторович Крагельский, друг и сотрудник Евгения Алексеевича, сказал: «В каждом советском автомобиле бьется сердце Евгения Чудакова».

«С тех пор прошло немало времени. И снова лето. Июль тысяча девятьсот восемьдесят второго…»

Так можно было закончить эту книгу. Разве что добавить еще несколько строк, душевных слов о ее герое. Но ведь «немало времени» — это целых тридцать лет. Жизнь Чудакова была неразрывно связана с его делом. И дело продолжало идти и шагнуло через порог, у которого судьба остановила Евгения Алексеевича. Тридцать лет развития автомобилизма в СССР — это продолжение жизни Чудакова. Недаром на юбилейных сессиях НАМИ в 1968 и 1978 годах имя его упоминалось неоднократно во многих докладах, посвященных самым различным сторонам развития автомобильной науки и практики.