Михаил Водопьянов - Путь летчика

Огоньки медленно приближались, потом они словно повисли на темной стене, - бот остановился.

Мы ждали у костра. Вдруг послышались голоса:

– Левее, левее!

Это высаживались из шлюпки товарищи.

Нам привезли продовольствие, папиросы, а главное – колесо.

Все принялись за работу. Вытащили из канавы машину. Сменили колесо. Все было готово к вылету.

Я дал полный газ и поднялся в воздух.

Амдерма встретила нас ясным небом и легким, едва ощутимым ветерком.

Из Амдермы в Архангельск на борту моей машины летели три пассажира: муж, жена и грудной ребенок. Признаться, я долго не решался взять их. Но супруги – студенты-практиканты, застрявшие в ожидании парохода, так упрашивали, что я не устоял, и не пожалел об этом. Ребенок чувствовал себя превосходно, будто всю жизнь провел в воздухе.

– Когда ваш сын вырастет, он будет замечательным летчиком!-пообещал я молодой матери, высаживая ее на Архангельском аэродроме.

В первый же день пребывания в Архангельске я заметил, что у Симы Иванова какие-то странные, мутные глаза. Попробовал расспросить, что с ним. Стараясь казаться бодрым, он ответил:

– Не беспокойся, командир. Все в порядке.

Весь день Сима ходил невеселый. А вечером, когда мы собирались в театр, он признался:

– Нездоровится мне что-то. Трясет меня. Лучше я не пойду.

Мы тотчас пригласили врача.

– Возможно, что это грипп. Пока еще трудно определить, - сказал врач.

Через день мы вылетели в Москву. Иванов чувствовал себя попрежнему неважно. У него был небольшой жар и озноб.

– Скорее бы добраться до Москвы! Там все пройдет, – говорил он, продолжая с усердием исполнять обязанности радиста.

В Москву мы прибыли не так скоро. Около Вологды наши корабли попали в густой туман и снегопад. Мы шли бреющим полетом. Внизу мелькали макушки деревьев, какие-то строения, железная дорога.

Иванов принял радиограмму о погоде за Вологдой:

«Туман усиливается, возможно обледенение».

Если в Арктике иногда и приходилось рисковать, то здесь мы не имели на это права.

Было решено сесть в Вологде.

Сима чувствовал себя все хуже и хуже. У него перестала действовать правая рука. Он хотел продолжать работать левой, но болезнь обострялась с каждым часом.

Убедившись в том, что погода может надолго задержать нас в Вологде, я отправил Симу в сопровождении врача в Москву.

Через два дня мы тоже были в Москве.

Я поспешил навестить Иванова.

Сейчас, когда он заболел, я особенно остро чувствовал, какие крепкие нити настоящей дружбы связывают нас. Много мы пережили вместе с Симой во время полетов на Север.

Помню, как, сидя на мысе Меньшикова, Сима мечтал о солнце, о зеленой листве…

– Михаил Васильевич, возьми меня с собой в санаторий, где ты будешь отдыхать. Вместе мы два раза летали на полюс, вместе и отдохнем. Хорошо?

Под вой пурги, дрожа от холода, мы строили планы поездки в Кисловодск.

И вот он в больнице. Ему очень плохо, он уже не разговаривает.

Врач посоветовал мне не показываться ему на глаза.

– Встреча с вами может его взволновать и ускорить смерть.

Через два дня Сима умер.

Льдину со станцией «Северный полюс» стремительно несло на юг. Если направление дрейфа вполне соответствовало ожиданиям зимовщиков, то совершенно неожиданной оказалась его скорость, все более увеличивающаяся по мере приближения к Гренландии.

По первоначальному плану снятие папанинцев предполагалось в марте. Разумеется, эта операция была менее сложной, нежели создание станции на Северном полюсе. Но и здесь имелись свои трудности. Одна из них была связана с особенностями Гренландского моря, где в марте туманные дни значительно преобладают над ясными. Другая заключалась в том, что при снятии папанинцев нельзя было опираться на сухопутную базу. Поэтому необходимо было прибегнуть к помощи ледокольных судов.

Подготовка экспедиции шла по двум направлениям: с одной стороны, в поход готовились ледокол «Ермак» и ледокольный транспорт «Таймыр», с другой – воздушный отряд под начальством Героя Советского Союза Спирина.

Для наблюдения за кромкой льда в районе дрейфа вышел разведчик экспедиции – гидрографическое судно «Мурманец».

В конце января в Гренландском море развилась интенсивная циклоническая деятельность. Шесть дней подряд непрерывно бушевал шторм. Дрейфующая льдина стала испытывать резкие толчки, на ней появились трещины.

Первого февраля на рассвете пурга стихла. И тогда перед взорами зимовщиков предстал странный, незнакомый пейзаж. Он не узнали своей льдины. Исчезли привычные очертания ровного ледяного поля. Вокруг палатки чернели трещины. Повсюду виднелись льдины, разделенные большими пространствами воды.

Были отрезаны две базы, а также технический склад с имуществом. Наметилась трещина под жилой палаткой. Весь день зимовщики провозились с переселением. Льдина катастрофически уменьшалась. А к вечеру ее размер был уже 30x50 метров. Несмотря на это, все наиболее ценное имущество было спасено.

Разрыв льдины внес в работу по снятию папанинцев серьезные осложнения. Обломок ее был явно недостаточен для посадки большого самолета.

Правительство приняло решение о немедленной отправке в Гренландское море ледокольных судов.

Третьего февраля утром в море вышел «Таймыр». Для воздушной разведки и связи на пароход погрузили звено легких самолетов. Командиром летного звена был назначен пилот Власов.

Базой для летного отряда Спирина должен был служить ледокольный пароход «Мурман», срочно подготовлявшийся к походу. На «Мурман» были погружены два самолета: лыжный «П-5» и амфибия «Ш-2». Пилотировать должен был летчик Черевичный. Седьмого февраля «Мурман» вышел в море.

В то же время ленинградские рабочие усиленными темпами ремонтировали ледокол «Ермак». Капитаном назначили В. И. Воронина. На «Ермаке» должен был отправиться в море руководитель всей экспедиции Отто Юльевич Шмидт.

В момент, когда льдину раскололо штормом, ближе всего к лагерю находилось судно «Мурманец». Правительство поручило командованию этого судна не ограничиваться наблюдениями за передвижением льда, а попытаться пробиться к лагерю и сделать все возможное для снятия группы. Каждые шесть часов капитан «Мурманца» И. Н. Ульянов должен был радировать в Москву о своем местонахождении.

Два раза на пути к льдине «Мурманец» попадал в жестокий шторм, подвергался обмерзанию. Когда до лагеря осталось 70 миль, началось сжатие. Только на шестые сутки удалось вырваться из ледовых тисков. Судно разводьями направилось к берегам Гренландии.