Николай Кузьмин - Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии

Хорошо помню одного из своих агентов. Официально они назывались «доброжелателями». 22-летний солдат Царандоя (МВД), по имени Карим, узбек по национальности. Познакомился с ним в ходе нескольких совместных действий, когда его рота нам придавалась. Я обратил внимание на его смышленость, неплохое знание русского языка.

Он был родом из-под Кундуза, имел обширную родню в узбекских кишлаках. В Кундузе его часто навещали родственники и друзья, иногда в части ему давали увольнение, и он сам ездил домой. Короче говоря, парень был очень перспективный в смысле разведки.

Я «влез» к нему в душу, подарив ему маленький трофейный пистолет «Стар» испанского производства. Этого добра у нас было хоть пруд-пруди, причем без особой отчетности. Для афганца оружие – святыня, самый дорогой подарок, особенно в тех условиях. На этом пистолете он мне поклялся служить, как он сам сказал – «как собака».

Не обманул. Обладая аналитическим умом, он не только сообщал известные ему факты деятельности душманов, но делал выводы и прогнозы на будущее, что наиболее ценно в разведке. Недостатком в его работе было то, что его информация касалась только определенных нескольких кишлаков и местных бандгрупп в них. Идти в другие кишлаки он не мог – не было правдоподобной легенды, это стоило бы ему жизни.

Работал с ним в основном мой переводчик Намоз, периодически выезжая в Кундуз. Там он с ним встречался в условленных местах, получал разведывательные сведения, ставил новые задачи. Полученную информацию мы проверяли по другим каналам, практически они всегда подтверждались. По его «наводке» мы провели несколько удачных реализаций, и было предотвращено несколько террористических актов в самом Кундузе и его окрестностях. Однако здесь надо было действовать очень осторожно, чтобы не раскрыть источник получения информации.

Я и сейчас иногда вспоминаю Карима, что с ним стало, жив ли он?

Еще один способ работы с местными жителями, разработанный нами, был следующим. В базарный день (это пятница, суббота, воскресенье) на одной из центральных дорог, ведущих в Кундуз, располагалась наша группа: это я, переводчик Намоз, несколько солдат-таджиков. Водитель БТР копался в машине: менял колесо, изображал ремонтные работы. Надо было убедить проходящих крестьян, что стоянка здесь вынужденная.

Мы разводили костер, кипятили и заваривали чай, выставляли конфеты, лепешки, пиалы. Крестьяне шли по дороге группами и поодиночке. Переводчик Намоз обладал замечательными качествами разведчика – мог влезть в душу кому угодно! Надо знать восточных людей, для них невозможно отказаться от приглашения к чаю. Завязывалась беседа, в ходе которой мы получали иногда и ценные сведения.

Здесь только было одно табу – нельзя расспрашивать о «духах» той национальности, к которой принадлежал опрашиваемый. То есть таджика о таджиках, узбека об узбеках и т. д. Так как север Афганистана был таким многонациональным котлом, где сами кишлаки, как правило, были мононациональными, то надо было спрашивать таджиков об узбеках, а узбеков о таджиках. Достоверность этих данных была, конечно, невысокой. Но, учитывая некоторые межнациональные распри, личную неприязнь, даже обиды на отдельных национальных главарей, кое-что из этого потока информации можно было извлечь. По крайней мере не меньше, чем получали из официальных источников.

Конечно, возникает вопрос, а какие меры мы предпринимали для собственной безопасности? Ведь так можно было заговориться, что самим в плен попасть или подвергнуться нападению. Для постороннего глаза это выглядело заманчиво: вблизи дороги стоит одинокий неисправный БТР, рядом с ним костерок и 3–4 «шурави» около него. Никто, конечно, не видит, что в БТР у пулеметов сидит пулеметчик и 2–3 разведчика, внимательно наблюдающих за местностью. Кроме них, не менее 2-х секретов, скрыто расположенных в 100–200 м вокруг. Ну и конечно, местность выбиралась такая, что было невозможно скрытно со стороны подойти к БТР.

Короче, смесь засады «на живца» и процесса опроса местных жителей.

Замена в Союз пришла ко мне внезапно, как снег в середине июля. Я ведь рассчитывал на замену не раньше чем в феврале – марте 1985 года, так как в декабре – январе замена не производилась.

А тут, в последних числах октября, приезжает подполковник Владимир Разуменко из Феодосии – мой заменщик. Вот это действительно подарок судьбы! Одновременно с ним прибыл и новый командир 783 орб майор С.В. Козлов вместо назначенного в штаб ТуркВО подполковника В.Н. Тихонова.

Оказывается, все дело было в том, что я прибыл в Афганистан, как я уже говорил, 31 декабря 1982 года, т. е. в последний день года.

Хоть и в последний, но в 1982 году. И на замену меня подали как прибывшего в 1982 году. Приехал бы на 1 день позже – пришлось бы заменяться месяца на 3 позднее. А остался бы я живым за это время – неизвестно. Так один день решил мою судьбу!

Я был в это время на операции в провинции Баглан, Разуменко прилетел на вертолете прямо сюда. Еще около недели мы были там, я передавал ему свой опыт. Длинее этой недели у меня не было в жизни. Вот уж когда я действительно всего боялся. Когда заменщик стоял рядом со мной, я в полной мере ощутил, как обидно будет умереть на пороге победы. Своей личной победы в Афганской войне!

Надо сказать, что комдиву мой заменщик сразу не понравился: во-первых, из «сынков» (мать – главврач военного санатория в Феодосии), как он попал в Афган – ума не приложу! Во-вторых, служил только в «теплых» местах и в частях сокращенного состава.

Я тоже, пообщавшись с ним минут 10, сделал выводы: во-первых – дай Бог ему продержаться на должности 1–1,5 месяца. Во-вторых – абсолютно неподходящий для разведки человек. Одно – быть начальником разведки в «пляжной» 57 мсд в Феодосии, другое – в афганской мясорубке.

Так оно и получилось – его сняли меньше чем через 2 месяца. Но и здесь сыграли роль его связи в верхах: вместо того чтобы стать начальником разведки полка или бригады где-нибудь в Кандагаре, Файзабаде или Газни, где его бы ждала судьба Зайца, о котором я рассказывал ранее, его потихоньку перевели в отдел боевой подготовки штаба 40А.

А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Одно – ходить с солдатами на боевые операции и отвечать за все в полной мере, другое – носить портфель за большими начальниками и ни за что не отвечать. Так что Разуменко выкрутился. Я не знаю его дальнейшей судьбы, но уверен, что он сейчас уважаемый человек и рассказывает небылицы о своих «подвигах» в Афганистане.

За свою афганскую войну я, после нескольких первых месяцев, мало думал о смерти, делал свое дело, полагаясь только на удачу. Теперь возможность «выскочить» из афганских жерновов реально стояла передо мной. Поэтому эта неделя растянулась для меня в вечность.