Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Офицеры стояли крепко обнявшись, и после каждой песни то один, то другой, покачиваясь, сонно валился в сторону пропасти. Едва успевали подхватывать сползающее тело, беспощадно встряхивать, опрокидывая спиной к камням. И вновь с яростью, с пеной изо рта вырывались новые и новые ускользающие из памяти куплеты.

Старшина, устало кивая головой, сонно бормотал:

— Где мои парашутные стропы? Где мое снаряжение? Все осталось внизу Э-эх… Как жаль! Сейчас привязался бы к скале, или хоть повесился бы… за ногу…

Орлов держал его за ворот, упрямо таращил слипающиеся глаза, продолжал петь, тяжело вздыхая между растянутыми слогами.

Ставский пел что-то свое, невпопад, взмахивая руками и хватаясь за воздух растопыренной пятерней.

Булочка изредка садился на колени, покачивался и тянуло его вниз под ноги, туда, где места хватало только на три пары обуви. Орлов рывком ставил его на ноги, горячо рычал в ухо:

И Булочка сонно подхватывал песню, улыбаясь застывшими на морозе губами:

Он махал кулаком в воздух:

Ставский крепился из последних сил. Но все же ветер, упруго бивший в грудь снежными порывами, казался сильнее. Он раскачивал Ставского все больше и больше, бил спиной о камни и вновь тянул, будто удавкой вниз в пропасть.

Ставский, упрямо улыбаясь, выдавливал из себя, жадно глотая воздух:

Орлов и Булочка сжали его с обеих сторон:

— Терпи, Глюкоза. Скоро рассветет. Что ж ты не взял спирта медицинского. Мы бы еще и сплясали…

На рассвете открылась глазам страшная высота, покрытая толстым слоем неподвижного снега. Исчезли под снежным одеялом рыжие бугры брустверов с черенками саперных лопат. Пропали зеленые пятна плащ-палаток и бронежилетов. Погас под снежной ватой черный, вороненый блеск оружия.

Ровный снег скрыл под собой очертания огневых позиций всех рот полка.

Шульгин услышал сквозь дрему хриплый, надорванный голос Орлова.

— Подъе-ем! Что-о спите, холеры?.. Вста-ать… Летаргический сон, что ли?.. А ну, живо вста-ать… Вытряхивайте снег из ушей! Где замполит роты?

Андрей принялся тормошить товарищей. Те недоуменно шевельнулись, стали тереть глаза.

— Так, темно же еще, товарищ лейтенант. Не рассвело же еще… Что за шутки? Посреди ночи?

В шульгинском укрытии, действительно, стоял густой мрак. Андрей протиснулся к выходу, завяз в снегу, его подтолкнули, и он вывалился наружу вместе с огромным комом снега.

Зажмурил глаза от неожиданно хлынувшего света. Присвистнул.

— Хороша-а ночь!..

Их каменное логово надежно укрылось от света, спряталось под плотно нахлобученной снежной шапкой. Снегом наглухо залепило каждую щель, сковало подзамерзшей за ночь ледяной коркой.

Богунов и Матиевский тоже вынырнули из укрытия, беспомощно жмуря глаза:

— Фу-у, ты! Что-о за хренотень?.. Ба-атюшки… Северное сияние! Полярная ночь! Мы еще на этом свете? А-а?..

Шульгин, разминая затекшие руки, взмахнул автоматом, повел вокруг блестящим стволом, с хрустом потянулся в поясе.

— Утро уже… Хорошо-о мы поспали. А вот другим «перепелкам» повезло меньше…

Шульгин воткнул автомат прикладом в снег. Стал снимать с себя овечью телогрейку, стянул через шею домашний свитер. Кивнул Богунову.

— Вот что, ребята, бегом марш на левый фланг в «Первый» взвод. Эту телогрейку передайте Осеневу от меня лично. Остальные теплые вещи раздайте окочуренным.

Богунов тоже поспешно стал снимать с себя теплые вещи:

— Мы на этой операции, товарищ лейтенант, какой-то Красный Крест. То поводыри, то пастухи, то няньки…

Матиевский достал из вещевого мешка шерстяные носки:

— Ничего сержант… Это наша последняя операция. Лебединая песня афганских дембелей. Отсюда нам парить до самого дома.

Богунов усмехнулся:

— Посадка для нас в Союзе еще не подготовлена. Не мечтай, салабон. Нас еще долго будут мариновать в Файзабаде.

Вскоре их согнутые, перепоясанные автоматными ремнями спины замаячили в снежных заносах.

Андрей окинул взглядом белый ландшафт. Некоторые окопы были уже торопливо разрыты Орловым, Булочкой, Смиренским.

Офицеры прощупывали сугробы черенками лопаток.

Извлекали запорошенные снегом вещевые мешки, стягивали вместе со снежным покровом плащ-палатки.

Белые лица с покрытыми изморозью бровями открывались под снежным пухом. Весь трофимовский батальон безмолвно лежал под снегом, не откликаясь на призывы, застыв в страшном ледяном сне.

Шульгин поспешил на помощь Орлову.

Не дойдя до него нескольких шагов, он провалился в снежную яму.

Ноги уткнулись в мягкое месиво.

— Осторожнее, замполит. Здесь везде окопы, — Орлов протянул Шульгину руку. — Ив каждом по трое-четверо человек. Лежат штабелями, как мороженые туши в холодильниках…

Шульгин стал выгребать руками снег из окопа, снял «Первый» слой, добрался до плащ-палатки, заледеневшей, хрустящей на перегибах, откинул ее в сторону жестяным коробом. Увидел на дне окопа белые фигуры четверых солдат.

Они крепко прижались друг к другу, спрятав лица в сгибы локтей. Поднятые вороты бушлатов горбились над заснеженными затылками.

— О-о… Гос-споди! — Булочка сдвинул шапку с распаренного лба. — Смотри… Держат друг друга мертвой хваткой. Настоящие покойники…

Он прыгнул в окоп к Андрею. Вдвоем они с трудом разжимали оцепеневшие руки солдат, расплетали застывшие пальцы.

— Что же это такое?.. Ледяное пекло, что ли? Продлись «Метель» еще несколько часов, и… весь полк навечно остался бы под снежной порошей, — Булочка дышал тяжело, с хрипом. — Ледяной погост на сотни солдатских могил. Подумать только! «Метель» же закончилась недавно. Слава Богу, те, которых мы раскопали, начинают уже отходить, — старшина кивнул головой назад.

Шульгин обернулся и увидел нескольких человек с мертвенно-бледными лицами. Они сидели на коленях, упираясь сжатыми кулаками в снег, полузакрыв глаза. Медленно покачивались взад-вперед.