Евгений Фокин - Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943–1945 гг.

— …Страшно, но ползу, — продолжала она, — взлетит ракета — замираю, погаснет — снова вперед. Над головой проносятся пулеметные очереди, плюхаются мины. Ползу не по прямой к немцам, а забираю то в одну, то в другую сторону, по пути ощупываю тела лежащих. Солдаты хоть и говорили, что он упал около вражеских окопов, а я прикидывала — вдруг вы ползал и теперь где-то здесь, среди них, поблизости. Ползу, выдерживаю направление по вспышкам ракет. Темно, но видимость, особенно на фоне осветительных ракет, все-таки есть. И вдруг замечаю — впереди кто-то шевелится. Сначала решила, что мне показалось, но присмотрелась — немцы. Тоже вылезли из траншей и ищут на нейтралке наших раненых. Им, как и нам, «язык» нужен. Ну, думаю, конец мне пришел. Хотела стрелять, но передумала — не попаду. Пистолет толком держать не могу в руке — она задубела. Граната надежнее — не подведет. Кольцо чеки стиснула зубами и выжидаю, когда выдернуть. Вижу — один из немцев ползет, и прямехонько на меня. Начала про себя отсчитывать метры. А он, гад, ползет ко мне все ближе. Метр, еще метр, решаю про себя, и рван у кольцо. Распрощалась мысленно со всеми близкими — внутри все замерло, закаменело. Нет, думаю, не на такую напали, так я вам не дамся. Лежу и подбадриваю себя, а кольцо по-прежнему держу зубами крепко. Вдруг вижу — немец немного отвернул в сторону и прополз в каком-то метре от меня. То ли не заметил, то ли принял за убитого. Лежу, а сердце от пережитого страха, а теперь и от радости, что жива, готово из груди выпрыгнуть, да так стучит, что начинаю беспокоиться, как бы немец не услышал меня. Отдышавшись, снова поползла дальше. Хоть и страшно, но искать надо. Вскорости, когда засипела и поползла вверх осветительная ракета, я и нашла лейтенанта. Его я опознала еще издали по широкому трофейному ремню, который слегка блестел в свете горящих ракет. Подползая, повернула его на бок, приложилась ухом к груди и уловила слабый стук сердца. Жив! Это было мне самой большой наградой за все муки и переживания. А слезы ручьем — до чего рада была. О перевязке под носом у немцев не могло быть и речи. Теперь мне предстояло его вынести. А он хоть и молодой, но парень рослый, тяжелый. А тело так в грунт засосало, что с места не могу сдвинуть. Как-то изловчившись, оторвала его от земли и потащила. Сама немного отползу назад, потом его за собой тащу. Так и ползла. Тяжело и неудобно тащить мокрого и по грязи, но тащу. Вскоре от такой ноши стало жарко. Пот заливал глаза, руки словно не мои, но я тащу. Чувствую, как силы меня покидают, немного передохну и снова в путь. Когда отползла метров на сто — меня и осенило. Во время следующей остановки достаю из-за борта телогрейки индивидуальные пакеты, наскоро перевязываю, а из оставшихся бинтов скручиваю канатик, просовываю его под руки раненого, впрягаюсь, как коняга, в эти постромки, привстаю и ползу на четвереньках. Так все-таки легче. Проползу немного, отдохну и снова в путь. Сколько времени я ползла — не знаю. Не до этого было. Я была словно в забытьи и ни на что не обращала внимания. Я ползла автоматически, по дециметру отвоевывая пространство нейтральной полосы, все дальше и дальше удаляясь от вражеских траншей. Ползла до тех пор, пока не свалилась в свою траншею. Здесь, дома, силы меня совсем покинули. После пережитого за ночь я куда-то провалилась. Не помню, как меня занесли в землянку, тепло укрыли. Проспала почти до вечера. Проснувшись, долго лежала, пыталась все вспомнить и осмыслить, но пережитое вставало в моем воображении каким-то кошмарным сном… Она окончила рассказ и смотрела на нас почти не мигая, а мы стояли, потрясенные услышанным, глядя на ее подобранную фигурку, на знакомые черты лица. Бесспорно, она — герой, но сама свои действия так не расценивала и видела в них обычную работу. Мы знали, мы были уверены, что, если возникнет необходимость, она готова повторить то же снова. Сколько же надо мужества, силы воли, чтобы в одиночку из-под носа у немцев вынести тело раненого командира!

Такой маленькой и одновременно сильной духом осталась и живет в моей памяти Оля Дмитриева (потом Рублева), одна из великой армии женщин, которая на своих хрупких плечах вынесла тяготы войны. И едва ли кто знает из близких о мужестве и бесстрашии этого человека — одной из дочерей России, которая не жалела собственной жизни во имя нашей Победы.

И сегодня, в слякотное межсезонье, когда по оконному стеклу барабанят дождинки, а от мучительных болей в перебитых ногах часами не удается заснуть, одолевают воспоминания. Они порой уносят меня и в далекую юность военных лет, и тогда, как кадры кинохроники, беспрерывной чередой плывут перед моими глазами устремленные в темноту лица друзей. И я с интересом наблюдаю эти видения, среди которых часто узнаю, Оля, и твое милое лицо.

…По весне, особенно в майские праздники, еще можно встретить мужчин и женщин — участников уходящей в историю кровавой войны. У каждого она была своя, свой путь, свои переживания. Все они хлебнули лиха — кто по чайной ложке, а кто и по полному котелку с верхом. Все зависело от обстоятельств, иерархической лестницы, места службы. С некоторыми из них мне пришлось соприкоснуться в мирные годы. И я задался целью рассказать о некоторых из них, не называя фамилий.

Во время пребывания в санатории с соседом по палате отношения у меня, можно сказать, не сложились. Точнее сказать, у нас вообще не было никаких отношений. Мой со сед пристрастился к игре в карты. Поэтому, когда я ложился спать, он еще не возвращался, а когда утром я уходил на прогулку, он еще спал.

А вскоре подошел праздник — День защитника Отечества. На ужин решили с ним не ходить, в местном магазине захватили бутылек, основательно запаслись закуской. Вечером уютно расположились в номере. Признаться, в сервировке стола мой сосед оказался на высоте. Радуя глаз, на столе были аккуратно разложены и магнитом тянули к себе сальцо и колбаска, вскрытая банка консервов, бутылка «Кристалла». На соседе ладно сидел костюм с орденскими планками. Выпили, разговорились.

— Иван Ильич, у тебя, как вижу, грудь в крестах, да и воевал ты на Востоке с японцами. Расскажи.

— А мне и рассказывать-то нечего. Героического поступка не совершал.

— Не скромничай, Ильич, два ордена Славы просто так не давали. После небольшого раздумья он согласился.

— В армию был призван в сороковом году, служил на границе, недалеко от Владивостока. Направили в полковую школу. Перед самой войной получил звание младшего сержанта — один треугольничек в петлицы. Началась война. Из полка стали отбирать и направлять на фронт. Написал рапорт и я. За такую инициативу получил нагоняй от комбата. Вскоре весь рядовой состав отбыл на фронт, а сержантов оставили для охраны границы. Мы со дня на день ждали, жили ожиданием нападения на нас японцев. Вдоль границы маленькая речушка протекала. Мы здесь, а напротив, на сопках, расположились японцы и тоже за нами наблюдают. Приходилось сутками сидеть в секретах: Местность труднопроходимая — лес, горы, болота. По два-три месяца не мылись, питание плохое.