Олег Дорман - Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Прокофьев был милый человек и огромный композитор, но все же я бы не произносил их с Шостаковичем имена через запятую.

Мы были на седьмом небе от его похвал. Говорим: мы хотим играть все, что вы будете сочинять. Шостакович сказал: «Я буду счастлив».

Нина была хорошенькая очень, очень-очень, и скрипачка замечательная. Так что мы влюбились друг в друга и взяли поженились, долго не думая, чего там.

Родился Лева. Как совмещать обязанности молодых родителей с нашей работой, мы совершенно не понимали.

Я стал играть в Квартете имени Чайковского, который основал совершенно гениальный парень, скрипач Юлиан Ситковецкий.

На фото: Р. Баршай, А. Шароев, Я. Слободкин, Ю. Ситковецкий.

Рихтер был любимым учеником Нейгауза, очень его почитал и много у него взял.

«Правда» писала: товарищи Шостакович и Прокофьев, ваша музыка не нужна народу.

В подтверждение приводились письма, подписанные шахтерами, токарями, доярками.

На фото: С. Прокофьев, Д. Шостакович, А. Хачатурян

РИА Новости

Герман Галынин

Револь Бунин

Моисей Вайнберг

Для учеников Д.Д. смерть Сталина тоже означала какую-то надежду — ведь они все так или иначе пострадали вместе с учителем.

Думаю, два впечатления тогда еще повлияли на меня.

В Москву приехали с гастролями Шарль Мюнш, а потом Юджин Орманди.

Клемперер — самый великий дирижер на земле после Малера, такое мое мнение. Мусин рассказывал мне, как Клемперер приезжал в Ленинград на гастроли в тридцать шестом году.

Когда возник Камерный оркестр, Николай Павлович Аносов снова стал наседать: «Рудик, вы неправильно делаете, что с альтом в руках учите музыкантов и рассказываете им, как играть. Если научитесь дирижировать, будете то же самое руками показывать».

О моем желании узнал через общих знакомых Илья Александрович Мусин. Это педагог, который преподавал дирижерское искусство в Ленинградской консерватории чуть не шестьдесят лет.

У меня в оркестре были такие потрясающие музыканты, без которых я ничего не смог бы сделать. Всегда на афишах нашего оркестра указывались имена всех музыкантов.

— Может, просто, коротко: Московский камерный оркестр?

— Не возражаю. Меньше краски на афиши пойдет.

Второго такого дарования, как наш концертмейстер Евгений Смирнов, я больше не встретил никогда в целом мире.

Вторая сюита Баха с солирующей флейтой. Великолепный

Саша Корнеев играл.

К тому времени у меня появился второй сын, Вова, от счастливого брака с Аней Мартинсон. Тогда счастливого.

Аня была дочкой великого мейерхольдовского артиста Сергея Александровича Мартинсона.

С Володей на даче у Шостаковича.

Володя с дедушкой Борисом.

Работа с Гилельсом, Ойстрахом, Рихтером позволила Камерному оркестру подняться на такую творческую высоту, на которую только огромная личность может поднять единомышленников.

Давид Федорович Ойстрах — лучший русский скрипач, за всю историю мировой музыки таких единицы.

С Рихтером мы начали выступать, еще когда были студентами консерватории, я играл в квартете. Что он гений, было ясно всем и сразу.

В шестьдесят втором году в Москву приехал Иегуди Менухин.

Менухины хотели обязательно прийти ко мне домой. Домой. Как я рассказывал — коммуналка, девять комнат, теснота, — как я мог пригласить их туда?

Думаю, он все‑таки понимал, что происходит.

Мы решили на следующем концерте сыграть Симфонию Кончертанте тоже двумя оркестрами. Причем оба дирижера солировали — Менухин на скрипке, я на альте.

Я видел такой документ, отчет: только за первые десять лет существования оркестра мы дали около шестисот концертов в девяноста городах у нас и еще двести — в ста сорока городах за границей.

Она вообще говорила ласково, по‑матерински, я даже предполагаю что специально училась ораторскому мастерству.

На фото советские музыканты с министром культуры СССР Е. А. Фурцевой

В Нью-Йорке Пятигорский давал концерт с Яшей Хейфецом. Я попросил у Хейфеца разрешения подержать его скрипку.

Митрофан Кузьмич Белоцерковский — очень характерный для того времени тип.

На фото: второй слева; крайний слева — К. Кондрашин, крайний справа — А. Хачатурян.

Стравинский незадолго до этого побывал в Москве, нас познакомили на приеме у Фурцевой, он показался мне милым и человечным, излучал остроумие… «Игорь Федорович, — говорю, — как же можно в России не играть вашей музыки?»

Поводок отпускали постепенно, на строго определенную длину. Сначала едете в страны соцлагеря. Потом, за хорошее поведение, — Ближний Восток, Индия, капиталистическая Европа. И наконец, особо отличившимся — Америка и Япония.

В Японии нам предстояло не только дать концерты, но и сниматься в кино. Съемки шли хорошо, и гастроли тоже, но…

К тому времени, когда Теруко впустили в СССР, Саше было больше года. Это был удивительный мальчик. Такой изумительный, такой редкий. Мои ребята, Лева и Володя, очень его полюбили.