Альфред Штекли - Томас Мюнцер

«Признания Томаса Мюнцера» стряпались в большой спешке. На них лежала печать торопливости, многое было сделано грубо и непродуманно. Их пометили задним числом и вместе с «Прощальным письмом мюльхаузенцам» и «Отречением» велели набирать. Князья не упускали случая поддеть Эрнста. Видно, Мюнцер — орешек ему не по зубам. Граф в сердцах забывал о почтительности. Чего от него, собственно, хотят? Он обещал, что — пленник отречется, и сдержал слово: «Отречение Томаса Мюнцера» и его «Признания» налицо. Кто, кроме десятка людей, в чьих интересах хранить молчание, знает правду о том, как вел себя узник в застенке? Мюнцер должен быть сломленным и раскаивающимся? Таков он и есть. Писцы сумели вовремя исправить нерадивость палачей.

Объединенное войско князей двигалось на Мюльхаузен. Как огромный черный хвост, тянулся за ним дым пожаров. На месте деревень были пепелища. Тучи ворон кружили над виселицами. У наскоро сколоченных эшафотов вертелись голодные псы. Трупы подолгу лежали непогребенными. Даже люди, которые ненавидели восставших, ужасались чудовищной жестокости победителей. Рюхель писал Лютеру, что если князья будут так карать, то потомкам достанется безлюдная пустыня. Во Франкенхаузене, по слухам, князья награбили больше трехсот тысяч гульденов. Они не ищут ничего, кроме грабежа и убийства.

Отвечая своему другу, Лютер благодарил его за сведения о Мюнцере. Да, он постоянно интересуется его судьбой, он жаждет подробностей о его поимке, «ибо очень полезно знать, как держался чванливый бес». Он просил самых исчерпывающих известий. А что касается участи крестьян, то стоит ли об этом убиваться? Жаль, конечно, что с ними поступают так сурово. Но что же делать? Страх и трепет — на то воля божья — должны обуять людей. Это наименьшее зло. В противном случае сатана натворит еще больших бед. Сказано ведь в писании: «Поднявший меч от меча и погибнет!» Он утешал Рюхеля: «Не мучайте себя, видя жестокости господ. Происходящее крестьянам на пользу. Многие из них, устрашившись, воздержатся от выступлений».

Крепки стены Мюльхаузена, и грозны его пушки. Но почему так нерешительно готовятся к осаде? Пфейфер хотя и поздно, но понял, что только совместные действия с восставшими других земель могут обеспечить победу. В послании, которое от имени города было направлено франконским крестьянам, призыв о помощи подкреплялся весьма красноречивым доводом: если нас разобьют, то такая же участь постигнет и ваши отряды!

Он еще до хрипоты произносил воинственные речи и ходил по улицам с крикливой толпой приверженцев, а песенка его была уже спета. В Вечном совете, который еще недавно поддерживал Пфейфера, взяли верх другие настроения. Патрициат сумел убедить большинство Вечного совета в бессмысленности сопротивления. Им очень на руку пришлась весть о том, что к князьям присоединился курфюрст Иоганн со своими рыцарями и наемниками. Теперь общая численность войска достигала огромной цифры, в двенадцать тысяч человек, из них треть была на лошадях. Разве Мюльхаузен устоит против такой силы?

В неприятельский лагерь 23 мая направили посольство. Князья выставили только одно условие: город должен безоговорочно сдаться. Словно у мюльхаузенцев уже заклепаны все пушки, а стены и башни лежат в развалинах! Почему вольный имперский город должен так жестоко расплачиваться за затеи кучки бунтарей? Послы не были уполномочены принимать таких суровых условий. Не уполномочены? Ну что же! Они еще пожалеют! Все, от мала до велика, будут ка коленях просить прощения!

В предместьях ответ князей вызвал бурю негодования. Пфейфер еще раз попытался повлиять на Вечный совет. Ему велели молчать. Это из-за таких людей, как он и Мюнцер, страдают теперь мюльхаузенцы. Пусть-ка он лучше не раскрывает рта и убирается прочь! Тогда честным, любящим порядок горожанам будет легче вести переговоры.

Он не заставил повторять угрозы, тем более что богачи, собрав свою челядь, готовили недоброе. Не замышляют ли они схватить Пфейфера и выдать врагам? В ночь на 24 мая Генрих, открыв ворота, ушел из города. Вместе с ним покинули Мюльхаузен около пятисот человек. Они разбились на небольшие группы, чтобы, воспользовавшись темнотой, проскочить мимо неприятельских отрядов, которые рыскали вокруг.

Поразительно быстро узнали о бегстве Пфейфера в лагере князей. Об этом постарались «лучшие» из мюльхаузенцев. Вдогонку Пфейферу тотчас же были посланы ловкие рейтары на отличнейших лошадях.

…Они тянулись бесконечной вереницей. Ворота были распахнуты настежь — из города один за другим в скорбном шествии выходили все мужчины. Исключение было сделано только для тяжелобольных и стариков, прикованных к постели. Настаивая на безоговорочной сдаче, князья придвинули войска вплотную к Мюльхаузену, — как о величайшей милости должны жители молить о пощаде!

Накануне к князьям были посланы девушки и женщины — в покаянном наряде, в белых рубищах, с распущенными волосами. Распростершись в пыли, они просили пощадить город. На головах у них были венки из полыни. С ними говорили весьма холодно. Отцы их и братья должны сами принести повинную! Женщин и девиц было велено в лагере накормить. Они не хотели туда идти: боялись ландскнехтов, Горше полыни стал многим тот хлеб, которым их потчевали. Но победителей не судят.

Теперь на поклон к князьям шли мужчины — с посохами в руках, босиком и без шапок. Приблизившись к лагерю, они должны были стать на колени и ждать, пока победители соблаговолят появиться. Князья прискакали и с высоты своих рослых коней внимали мольбам. Мюльхаузенцев заставили трижды опускаться на колени. Согбенные и униженные, они передали князьям ключи от города.

Победители великодушно согласились не отдавать Мюльхаузен на поток и разграбление. Но милость эта обошлась городу очень дорого: он терял свою независимость и должен был выплатить чудовищную сумму в сорок тысяч флоринов.

25 мая князья вступили в Мюльхаузен. На следующий день начались казни.

К своему очередному письму Рюхель приложил «Признания Томаса Мюнцера» и его прощальное послание к мюльхаузенцам. Лютером овладело страшное недовольство. В руках у князей Альштедтский бес должен был признаться, что его учение от дьявола, а ссылки на «глас господен» — надувательство и обман. Надо было по-настоящему осудить наивреднейшие мысли Мюнцера. Этого не сделали! Да и что было ожидать от князей! Каждый тянул в свою сторону. Альбрехт Мансфельдский был маловлиятелен. Эрнст жаждал мести и изощрялся в придумывании пыток. А ландграф больше интересовался добычей, чем допросами в Хельдрунгене.