Вера Бриттен - Заветы юности.Фрагмент книги

С Миллбанка я отчетливо слышала, как рвались сигнальные ракеты, и, словно спящий человек, желающий поскорее провалиться обратно в сон, после того как его разбудили, я машинально отправилась мыть контейнеры для перевязочных материалов во флигель рядом со своей каморкой. Где-то глубоко в сознании шелохнулось расплывчатое воспоминание о письме, написанном Роланду в те легендарные дни, когда я еще была в Оксфорде и могла проводить воскресенья, думая о нем под величественные звуки органа, доносившиеся эхом из часовни Нового колледжа. Был теплый майский вечер, когда весь город наполнялся сладким запахом лакфиоли и сирени, я шла из Миклем-Холла после генделевской «Оратории к случаю», которая повествовала о воинах, собирающихся на бой, о том, как оплакивают павших, и о триумфальном возвращении победителей.

«Слушая, как органные трубы пафосно выдувают последние триумфальные ноты победной песни, — писала я ему, — после торжественной и скорбной погребальной песни, я представляла, какой горькой насмешкой будут казаться торжественные церемонии по поводу наступившего мира тем, чьи близкие никогда уже не вернутся, на чьем горе выстроена эта победа, тем, кто заплатит своей скорбью за радость других. Интересно, буду ли я среди тех, кто радуется триумфу, или буду наблюдать за всеобщим весельем с разрывающимся сердцем, стараясь не слышать звуки радостных песен».

Высушив контейнеры, я подумала: «Слишком поздно пришла эта победа. Каким-то образом я знала, даже в Оксфорде, что так оно и будет. Почему все не могло закончиться разумно, в 1916-м, вместо пустых разговоров о перемирии и яростных дебатов находящихся в безопасности гражданских о том, что надо идти на Берлин? Победа пришла на пять месяцев позже… Или на три года? Война могла закончиться в прошлом июне, и тогда хотя бы Эдвард остался жив! Пять месяцев — это такой ничтожный срок, ведь Роланд погиб уже почти три года назад».

Но в День перемирия даже одинокий член семьи погибшего солдата, тонущий в черных волнах памяти, не мог остаться наедине со своими мыслями. Через мгновение после того, как залпы стихли и наступила неожиданная пульсирующая тишина, одна из медсестер-добровольцев моего отделения ворвалась ко мне во флигель.

— Бриттен! Бриттен! Ты слышала канонаду? Все кончено! Война закончилась! Пойдем на улицу, посмотрим!

Я автоматически последовала за ней. И стоя на тротуаре, по-глупому нерадостная, когда триумфальные залпы со стороны Вестминстера уже сменились нарастающими вдали криками толпы, я увидела, как со стороны набережной в сторону больницы быстро свернуло такси. Тут же раздались крики прохожих, зовущих докторов и медсестер: такси сбило на углу маленькую старушку, слушавшую, как и я, этот безумный шум мира, избавленного от кошмара, и не заметившую приближавшуюся машину.

Поспешив к ней, я увидела, что она уже отошла в мир иной. Как и Виктор в покойницкой, казалось, она усохла и стала похожа на ребенка со старческими чертами, но на маленьком, бледном как мел лице застыло выражение крайнего удивления, она смотрела на меня, как Джеффри[8] смотрел на санитара в те последние минуты тишины за рекой Скарп. Мне стало интересно, думала ли она, когда таксист сбил ее, о своих сыновьях на фронте, о том, что они теперь в безопасности? Через секунду подбежали санитары с офицером-медиком, и я вернулась в свое отделение.

Но я вспоминала ее в течение всего дня, когда со своей полумазохистской склонностью «осматривать достопримечательности» сделала крюк до Кенсингтона через возбужденно-гудящий Вест-Энд. С болезненной настойчивостью мои мысли все время возвращались к мертвым и странной иронии их судеб — к Роланду, одаренному, страстному, энергичному, бесславно погибшему во время добросовестного выполнения обычного задания. К Виктору и Джеффри, мягким и застенчивым, которые, побеждая свою природу твердой решимостью, храбро ушли во время этого большого «представления». И, в конце концов, к Эдварду, музыкальному, спокойному, миролюбивому, который отважно сражался в стольких битвах и все-таки погиб, возглавив контратаку во время одного из решающих моментов Войны. Пробираясь в переполненном автобусе через толпы машущих руками и кричащих людей на Пикадилли и Риджент-стрит, я увидела, как какой-то остроумный любитель современной истории символически перевернул вверх ногами вывеску «Севен-Кингз».

Тем же вечером, после ужина, группа ликующих добровольцев-медсестер, которым не терпелось прогуляться через Вестминстер и Уайтхолл к Букингемскому дворцу, уговорила меня пойти с ними. Возле Адмиралтейства компания веселых солдат из госпиталя собирала образцы различных униформ, расставляя в ряд их владельцев. С криками они схватили двух наших медсестер и растворились с ними в шумной толпе, размахивая флагами и тряся трещотками. Куда бы мы ни пошли, всюду нашу форму Красного Креста встречали одобрительными возгласами и аплодисментами, а незнакомцы с нашивками за ранение подбегали и горячо жали руку. После долгого-долгого мрака казалось сказкой увидеть, как свет уличных фонарей пробивается сквозь промозглый ноябрьский сумрак.

Я отделилась от остальных и медленно побрела к Уайтхоллу. Сердце неожиданно наполнилось холодным унынием. Это был уже другой мир, не тот, что я знала в течение этих четырех бесконечных лет, — мир, в котором люди будут беззаботны и веселы, в котором они сами, их карьера и их развлечения будут важнее политических идей и государственных дел. И в этом залитом светом чужом мире мне не место. Все, с кем я была близка, уже мертвы, не с кем поделиться самыми лучшими и самыми тяжелыми воспоминаниями. По мере того как шли годы, молодость отдалялась, воспоминания тускнели, и молодых людей, когда-то бывших моими ровесниками, накрывал все более глубокий мрак.

Впервые я отчетливо осознала, что абсолютно все, из чего до сих пор состояла моя жизнь, ушло с Эдвардом и Роландом, с Виктором и Джеффри. Война закончилась. Начинался новый век. Но мертвые останутся мертвыми и больше никогда не вернутся.

Роланд Обри Лейтон (1895–1915) — английский поэт, жених Веры Бриттен и друг ее брата Эдварда, погиб на фронте во Франции. (Здесь и далее — прим. перев.).

Виктор Ричардсон, друг Лейтона и Бриттенов, погибший от боевых ран.

1.11 ноября 1918 г., когда военные действия Первой мировой были прекращены.

Эдмунд Алленби (1861–1936) — британский фельдмаршал, командир экспедиционного корпуса в Египте (1917–1918).