Феликс Керстен - Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача. 1940-1945

– Все очень просто, – стал объяснять я. – Вам лишь нужно собрать данные по профессии ведущих людей в какой бы то ни было сфере, и вы получите доказательство, что тридцать—сорок процентов от их числа – юристы. В вашей власти, господин Гиммлер, прийти к определенным выводам относительно этой группы заговорщиков и преследовать их так же, как вы уже преследуете масонов. Аргументов у вас будет в избытке. Вы можете заявить, что все юристы получили одинаковое образование, говорят на одном жаргоне, ревностно хранят при себе свои взгляды и приемы; один юрист приводит за собой следующего и радуется, когда находит на другой стороне кого-нибудь, с кем может достичь понимания. Они играют по своим правилам и, в частности, сплочаются против политиков, которые не обладают их специальными знаниями; они создали международные ассоциации и понимают друг друга посредством языка и образования, которое носит не менее интернациональный характер. Этого вполне достаточно, чтобы прийти к логическим выводам. Я думаю, господин Гиммлер, что вы стали жертвой идеологии.

Мне было очень любопытно услышать, что Гиммлер ответит на это. К сожалению, на этом разговор закончился, так как его позвали. Но я смог поговорить с очень откровенным и умным человеком из его штаба и в разговоре заметил, что необходим весьма примитивный мыслительный процесс для того, чтобы всерьез полагать, что за каждым политическим и экономическим событием стоит заговор наднациональных сил.

– Только не пытайтесь объяснять это рейхсфюреру, – посоветовал он, – поскольку его убежденность непоколебима. Крайним примитивизмом он называет как раз противоположную школу мысли, которая видит за всеми политическими и экономическими событиями действие неких имманентных законов; он говорит, что это лишь прикрытие для истинных мотивов, придуманное махинаторами для того, чтобы обмануть интеллектуалов, которые, разучившись пользоваться своими инстинктами, быстро становятся жертвами лжи. Он ненавидит какую-либо анонимность. Он – как те крестьяне, которые никогда не говорят о «правительстве», но считают тех или иных чиновников, каких-нибудь Мейеров или Мюллеров, личными друзьями или врагами. Например, если рейхсфюреру говорят: «Это организовало министерство внутренних дел», он спрашивает: «Какое министерство?», имея в виду – какое конкретно должностное лицо. Вы должны это знать, если собираетесь говорить с ним на подобные темы. Он всегда пытается найти контролирующую силу.

Для него нет такой вещи, как «экономика». Он приходит в ярость, если кто-то говорит ему о неизменных законах экономики. Для него «экономика» – это господин Флик, господин Штиннес, господин Крупп или господин Тиссен. Он всегда сразу же отвечает: «Очень хорошо, так чего же хочет господин Крупп или господин Штиннес?» Он считает, что почти каждым важным человеком управляют некие анонимные силы, представителем которых тот является. Его разум и все поведение целиком настроены на то, чтобы выяснить, кто в данном случае дергает за ниточки. К этой задаче он привлек свою информационную службу, заставляя ее чертить большие диаграммы, на которых графически изображаются различные влияния. Он может часами изучать эти диаграммы с Гейдрихом, обсуждая и обдумывая их. Сфера промышленности со всеми ее хитросплетениями и рыночными соглашениями представляет для этого большие возможности.

Гейдрих поощряет эту важнейшую черту рейхсфюрера. В его промышленном департаменте есть чертежники, которые с величайшей тщательностью прослеживают эти запутанные связи. Таким образом Гейдрих оказывает большое влияние на рейхсфюрера, который всегда прислушивается к нему, когда он таким хитроумным образом разъясняет систему контролирующих сил. Теперь рейхсфюрер рассматривает промышленность и ведущих промышленников лишь с этой точки зрения. Гейдрих называет этот метод «раскрытием маскировки» и считает его шедевром своей информационной службы.

Более того, рейхсфюрер взял на вооружение то, что считает методом своих врагов и основой их власти, и, логично используя его, сделал основой доминирующей позиции, которую занимают в государстве СС. С этой точки зрения СС – не что иное, как антимасонство, – хотя рейхсфюрер этого не признает, – с помощью которого он хочет потихоньку занять ведущие позиции в правительстве и в партии. Всю систему награждения так называемых «почетных вождей» специальной формой и званиями можно оценить лишь с этой точки зрения.

– И как же работают эти ложи СС? – прервал я его.

– В целом на удивление удачно, – был ответ. – И этот факт лишь укрепляет рейхсфюрера в его взглядах. Недавно он выразился так: «Поскольку мы имеем счастье наблюдать, как эта система преобразует крохотную шлюпку, которой были СС, в большой вооруженный крейсер, которым они являются сегодня, мы можем получить представление, чего могли достигнуть и достигли враги, пока наш народ спал. В то же время это служит для нас большим стимулом к логичному и методичному наступлению по лежащему перед нами пути.

Я был потрясен этим первоклассным объяснением. Теперь я куда более ясно понимал слепое и предвзятое отношение Гиммлера к масонству и всем похожим на него организациям. Во время посещения Масонского музея я узнал, каким гонениям Гиммлер подвергал все подобные объединения, даже так называемый «Тевтонский орден» и «Германскую лигу», в целом считавшиеся безвредными, но прежде я не был способен оценить подобные события в рамках общей проблемы.

Фриденау, Берлин

20 февраля 1940 года

Сегодня я говорил об этом с Гиммлером, пока проводил сеанс лечения, и спросил, какова была истинная причина полного запрета национальных масонских лож. Он немедленно ответил:

– В каждой ложе есть тайные вожди, которые управляют теми вождями, что появляются открыто. Пусть председатель ложи – какой-нибудь достойный врач, но откуда мне знать, кому он в действительности повинуется? Мы должны последовательно действовать в этом отношении и безжалостно искоренять любые слабые места, где может прорваться враг. По этой причине мы не допустили малодушия и не позволили ни снять запрет на так называемые три национальные великие ложи Пруссии, ни дать их членам возможность альтернативной организации, хотя они утверждают, что среди их представителей были прусские короли и принцы королевской крови. Перед вами – характерный пример тех тонких методов, к которым прибегают вожди масонов. Они основывают национальные ложи, те приобретают большую независимость, провозглашают принципы, совершенно противоположные тем, которых обычно придерживаются масоны, и в итоге короли и принцы, обычно не наделенные большой проницательностью, вступают в эти ложи, достигают больших чинов и появляются на людях в масонских фартуках.