Василий Дегтярёв - Моя жизнь

Как-то раз он выпросил у соседей лошадь, и мы поехали в деревню навестить родных.

И вот грязный, закопченный город остался позади. После спертого воздуха цехов грудь дышала глубоко и свободно.

Мы ехали по обочине Орловского шоссе, с обеих сторон обрамленного темнозелеными массивами богатырского леса. Он был огромен и тянулся на сотни верст, соединяясь со знаменитыми Брянскими лесами.

Справа показались поля. Неубранная рожь пестрела васильками и колокольчиками. Мне захотелось соскочить с телеги и пойти пешком.

— Василек, гляди-ка сюда, — сказал отец, — видишь пахаря на горке?

Действительно, на бугре велась пахота. По направлению к дороге следом за сивой лошадью, запряженной в соху, шел невысокий коренастый старик в широкополой соломенной шляпе.

Ветер трепал его густую белую бороду и полы длинной рубахи. Старик был в синих подвернутых штанах и босиком.

— Знаешь ли, Василий, кто это пашет? — спросил отец.

— Не знаю, а что?

— Это ж граф Лев Николаевич Толстой.

— Писатель, что на завод приезжал?

— Он и есть! Чудеса! Барин, богатый человек, а вот пашет, труд любит. Труд — великое дело! Без труда человек ничто!

Я упорно всматривался в Толстого. Он шел за сохой бодрой, молодой походкой, изредка покрикивая на лошадь.

Впоследствии я не раз вспоминал Толстого за сохой и хранил репинский портрет, где Толстой изображен в длинной рубахе и босиком.

Вернувшись домой, я заперся в дедушкиной кузне и втайне от всех принялся мастерить давно задуманную самоходную машину. Мысль о создании этой машины зародилась у меня еще в начале лета.

Возвращаясь как-то с работы, я увидел мастерового, едущего на двухколесном велосипеде. Велосипед этот, очевидно, был самодельный: он казался неуклюжим и тяжелым.

Мастеровой ехал медленно, часто останавливался и падал, теряя равновесие.

Я задумал сделать более устойчивый велосипед — на трех колесах. А чтобы легче было вращать колеса, решил применить цепную передачу, как у заводских станков.

Мне удалось разыскать три подходящих колеса и трубки для остова и руля. Каждый день после работы два — три часа я проводил в кузне, а в воскресные дни почти вовсе не выходил оттуда.

Не прошло и месяца, как я вывел свою машину за ворота. Вокруг тотчас же собралась толпа любопытных ребятишек.

Под веселые крики и улюлюканье я уселся на велосипед и медленно поехал под уклон.

— Гля, едет, едет! — громко закричали мальчишки и бросились вдогонку.

Велосипед лязгал, грохотал, скрипел, стучал железными колесами. Из дворов выскакивали собаки, заливаясь отчаянным лаем.

Выходили взрослые люди, посмеивались.

— Ишь, едет-то, что черепаха, а грохочет, как паровоз.

А от мальчишек не было отбою, каждому хотелось «проехаться».

Велосипед завоевал всеобщее признание, но за медлительность был тут же метко прозван «тихоходом».

Эта кличка мне казалась обидной, даже оскорбительной, и, посоветовавшись с отцом, я стал доделывать свою машину.

С помощью отца мне удалось отладить передачу, которая раньше заедала. Я стал ездить довольно быстро, и велосипед еще крепче полюбился уличным ребятишкам. Однако прозвище «тихоход», к моему великому огорчению, так и осталось за ним.

Слава о «тихоходе» разлетелась по всему городу. К нам на Нижнемиллионную посмотреть на него и покататься приходили подростки с противоположных окраин города.

Создание «тихохода» было моей первой самостоятельной работой. Она доставила мне большую радость, и укрепила уверенность, что в дальнейшем я сумею сделать что-нибудь более интересное.

Весть о моем «тихоходе» проникла и на завод. Взрослые рабочие стали оказывать мне больше внимания. Но на администрацию это не произвело ни малейшего впечатления, и я по-прежнему выполнял однообразную, ничего не дающую мне работу на «шарманке».

 Отец заметно слабел. Изнурительная многочасовая работа свела его в могилу еще сравнительно молодым. На меня, семнадцатилетнего юношу, обрушилась вся тяжесть содержания большой, удрученной горем семьи.

К тому времени я был уже опытным рабочим, но с этим мало считались на заводе.

Раз семнадцать лет — получай заработок ученика. А этого заработка нашей семье едва ли могло хватить на неделю.

В. А. Дегтярев (сидит) (1900 г.)

Мать, обремененная маленькими детьми, работать не могла. Чтоб не дать умереть с голоду братьям и сестрам, я стал по вечерам работать на отцовском токарном станке, выполняя частные заказы.

Мои вечерние приработки были большим подспорьем в нашей жизни. Но работать дома после десяти — двенадцатичасового труда на заводе было нелегко, особенно на таком кустарном станке. Приходилось одновременно вращать станок, точнее вал станка, и обтачивать деталь. Я серьезно задумался над тем, как бы облегчить работу. На заводе станки приводились в движение трансмиссиями или цепными передачами, соединенными с валом двигателя. Электричества в то время не было.

Мне захотелось придумать двигатель к своему станку. Еще в детстве я не раз присматривался к ветряным мельницам. Они казались простыми и очень умно придуманными сооружениями, потому что приводились в движение бесплатной энергией — силой ветра.

Желание самому сделать небольшой ветровой двигатель не давало мне покоя.

Дождавшись воскресенья, я отправился за город, туда, где на буграх стояло несколько ветряных мельниц.

Подойдя к одной из них (а как раз было тихо и мельница не работала), я внимательно осмотрел устройство ее крыльев и зарисовал их. По этому чертежу мне удалось сделать небольшие крылья и укрепить их на прочном стальном валу.

Вал я поместил в медную втулку, а на конце его укрепил принесенную с завода конусную шестеренку. Другую шестеренку укрепил на длинном железном стержне, который упрятал в водопроводную трубу, пропустив ее сквозь крышу и потолок и соединив шестеренками с осью станка. Крылья или ветряки были прочно укреплены на крыше, а для регулирования ими сквозь крышу и потолок была пропущена проволока с петлей на конце.

Все рабочие поверхности своего механизма я тщательно смазал и стал ждать ветра.

Ветви черемухи подали мне знак о появлении ветра, и я потянул за проволочную петлю. К моей неописуемой радости ветряк пришел в действие, и вал станка завертелся.

Я вставил деталь и принялся ее обтачивать. Работа пошла как нельзя лучше. За то же время я стал обтачивать почти вдвое больше деталей. Это была уже серьезная победа, убедившая меня в практической ценности моего изобретения.