Лаура Ферми - Атомы у нас дома

Это был такой удобный случай подразнить Ферми, что я никак не могла его упустить.

— Иначе говоря, вы считаете, — резюмировала я с самым серьезным видом, — что к четвертой категории можно отнести только одно-единственное лицо — Энрико Ферми?

— Это нехорошо с нашей стороны, синьорина Капон! Вы прекрасно знаете, что я многих отношу к четвертой категории, — возразил обиженный Ферми, а затем, подумав, прибавил: — Я не могу себя поместить в третью категорию, это было бы несправедливо.

Но я не уступала и продолжала дразнить его. Наконец он с возмущением сказал:

— Четвертая категория вовсе не представляет собой чего-то совершенно исключительного, как вы это стараетесь изобразить. И вы тоже входите в нее.

Может быть, тогда он говорил искренне. Но потом он наверняка перевел меня в третью категорию. Как бы там ни было, но я любила, чтобы последнее слово в споре оставалось за мной.

— Ну, если уж я принадлежу к четвертой категории, — решительно заключила я, — то, значит, должна быть еще пятая, к которой принадлежите вы, и только вы.

И все, кроме Ферми, согласились, что так оно и есть.

На следующую осень Ферми окончательно обосновался в Риме. Он поселился с отцом и сестрой Марией в маленьком домике в Читта Джардино.

Читта Джардино — или «Город-сад» — был новый квартал, выстроенный на правительственную субсидию для чиновников среднего класса. Он вырос между 1920 и 1925 годами в нескольких милях к северо-востоку от Рима. В то время там были только маленькие домики на одну семью и при каждом доме — сад. Плата за аренду была невысокая, а через двадцать пять лет дом переходил в собственность арендатора.

Северная часть Читта Джардино была отведена для железнодорожных служащих. Отец Ферми, служивший на железной дороге, получил здесь домик и переехал в него осенью 1925 года с дочерью. Родители Ферми долго мечтали о своем новом доме, но синьоре Ферми так и не пришлось увидеть его законченным: она скончалась весной 1924 года, — да и сам синьор Ферми недолго наслаждался своим домиком: он умер в 1927 году.

Я переступила порог этого дома в начале 1928 года, когда мы уже обручились с Энрико, а до тех пор я видела его только снаружи. Как-то раз, снедаемая любопытством, в причинах которого я сама не смела себе признаться, я пошла в Читта Джардино посмотреть, где живет Ферми, и спустилась по Виа[5] Монжиневра. Дом Ферми, под номером 12, стоял у подножия холма, над самой ложбиной, по которой бежит река Аниен, перед тем как слиться с Тибром. С улицы видна была низкая кирпичная стена с оградой из железных прутьев. Недавно посаженный плющ цеплялся за прутья. Дом стоял в нескольких футах от стены, а сад был разбит позади дома, в глубине, на крутом склоне. Домик был совсем скромный, и только затейливая башенка красовалась над его плоской крышей.

Внутри он был невелик и не отличался роскошью, но казался очень уютным. В ванной всегда была горячая кода, и, конечно, здесь было несравненно лучше, чем в той квартире на Виа Принчипе Умберто № 133, около вокзала, где с 1908 года жили Ферми.

Все дома в том квартале около вокзала были построены наспех, когда Рим в 1870 году был присоединен к Итальянскому королевству и стал столицей. В связи с громадным наплывом служащих, понаехавших с юга, из Пьемонте, вместе с правительством, в Риме возник острый жилищный кризис, которым немедленно воспользовались спекулянты. При всех его претензиях на роскошь — две статуи в вестибюле у подножия двух широких лестниц — в доме № 133 на Виа Принчипе Умберто не было никаких удобств. В доме не было отопления, и трое детей Ферми, Мария, Джулио и Энрико, зимой нередко ходили с распухшими от холода руками. Энрико любил рассказывать «изнеженному юному поколению», как он готовил уроки, сидя на собственных руках, чтобы отогреть их, и переворачивал страницы книги кончиком языка, лишь бы не вытаскивать рук из теплого местечка.

В квартире не было ванной комнаты, а имелась лишь уборная, и семья для утреннего умывания пользовалась двумя цинковыми ваннами. Одна, поменьше, предназначалась для детей, а другая, на роликах, — для взрослых; ее каждый день вкатывали в спальню родителей. С вечера обе ванны наполняли холодной водой, и к утру она достигала комнатной температуры, которая зимой никогда не превышала 10°. Но дети воспитывались в строгой дисциплине, ни внушали, что простым людям нежиться не пристало, и каждое утро все трое храбро окунались в холодную воду.

Семья была родом из богатого сельского края под Пьяченцей, в долине реки По, самой плодородной части Италии. Дед Энрико, Стефано, первый из Ферми оставил землепашество и таким образом поднял свою семью на новую ступень общественной лестницы. Еще юношей Стефано поступил на службу к герцогу Пармскому — Италия тогда еще делилась на крохотные государства, одним из которых и была Парма, — и достиг должности писца. Бронзовые пуговицы его мундира с именем герцога и его гербом по сю пору хранятся в семье и как реликвия передаются по наследству.

Коренастый и коротконогий, как и все потомки Ферми, Стефано отличался на редкость крепким телосложением и железной волей, которую в нем вряд ли можно было предположить, глядя в его кроткие голубые глаза. Человек положительный, с практическим складом ума, он был чужд всякого честолюбия и с непреклонным упорством стремился лишь к одному — упрочить свое материальное положение. Люди такого склада неизбежно отличаются сухостью, и Стефано не склонен был проявлять какие бы то ни было нежные чувства к своим многочисленным отпрыскам, которых он с раннего возраста предоставил самим себе.

Энрико смутно помнил сгорбленного старика. К старости он изменился — подобрел, стал спокойней и благожелательней и сетовал разве только на то, что внуки его пьют вино не с таким удовольствием, с каким пивали в его время.

Он умер в 1905 году и, несмотря на всю спою бережливость, оставил после себя очень скромное наследство: домик и небольшой участок земли близ города Каорсо, где он постоянно жил. Не такое уж большое достояние, но вместе с ним дед передал детям и свою закваску, и это оказалось весьма ценным благом для семьи Ферми. Второй сын старика Стефано, Альберто, отец Энрико, был вынужден оставить школу раньше, чем следовало бы при его остром и жадном до знаний уме. Но отец считал, что ему пора уже зарабатывать себе на хлеб и самому заботиться о себе. Законченного образования у него не было, и он поступил на службу в управление железных дорог.

Железные дороги в Италии строились крайне медленно, но как раз в это время на железнодорожное строительство было обращено усиленное внимание и способным людям открылись широкие возможности. Альберто проявил на работе все качества, унаследованные им от отца: упорство, волю и твердую решимость добиться известного благосостояния. Он скоро завоевал доверие и уважение своих сослуживцев и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, достиг под конец должности начальника отдела, на которую обычно назначали людей с университетским образованием. С этой должности он потом и вышел в отставку.