Исмаил Ахмедов - Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии

Такими были удивительные лета моего детства. В их конце мы ехали назад в Орск, где счастливая мама встречала нас, сперва со слезами радости, поскольку боялась, что мы могли наехать на плохих киргизов, затем со смехом и улыбками и, наконец, с угощением первой реальной едой, которую мы месяцами не пробовали.

Через несколько недель после нашего возвращения в город, приезжал киргиз, доставив товары, о которых он договаривался с моим отцом. Его угощали кумысом, питье которого было частью таких встреч. Моя бедная мама, однако, боялась потока киргизов. Беззаботные люди, они далеко не были чистыми, заносили грязь в ее дом и у многих были вши и блохи. Она также боялась, что они не знали наши правила гостеприимства, согласно которым их не приглашали стоять у нас долго.

Когда мне было шесть лет, великое представление явилось на наш народ. Неба осветились ярким светом, кроме солнца, какого я видел когда-либо. То была, как я узнал позднее, комета Галилея. Мой отец и другие образованные люди признали ее, как естественное явление, но старые муллы пользовались кометой для нагнетания страха на уже испугавшихся и суеверных людей. Этим бедным людям говорили, что приближается конец света. Ничего подобного не случилось, разумеется, но предупреждения мулл вызвали на долгий период подавленность и страх. Эта подавленность продолжалась несколько лет с тем, что начавшаяся Вторая мировая война была воспринята многими как не более чем конечное исполнение предупреждений о том, что наступят ужасные вещи.

Я сам, когда началась война, был озабочен поступлением в русско-татарскую школу. Она дала мне первую возможность изучать русский язык и господствующую нацию. Все русские школы Орска были буквально закрыты для нас, татар. Лишь несколько благополучных семей среди нас могли позволить форменные одежды и другие расходы по отправке туда своих детей. Или иначе мы должны были отказаться от нашей религии и русифицировать наши имена. Однако, для меня даже вторая лучшая русско-татарская школа была желанной. Отец долго внушал мне необходимость получения образования и я действительно хотел его добиться. Одна из наших учителей в школе, Лебедева, и я думаю, ее звали Клара, пролила новый свет на некоторых русских. Ее предметом была история, и хотя она была русской, но она учила нас истории действительного величия татар и других тюркских народов, о покорении нас русскими и все без презрения, больше с печалью. Несколько круглолицая, она не была непривлекательной. Ее доброта и справедливость интересовали меня больше чем ее книги, и я стал ее юным поклонником. Поскольку мой кругозор расширился, я посетил несколько русских домов и завел друзей среди нескольких русских ребят, с которыми когда-то дрался.

У отца не было такого же отвлечения от войны. Началась мобилизация. Даже начали ее среди киргизов, гордых, независимых людей, которых цари до этого никогда не брали в армию из-за страха, что они могли повернуть свои оружия против них. Им сейчас не дали оружия, но отправили в рабочие войска на фронтах, чтобы копать траншеи и укрепления. Наблюдая все это, отец знал, что приходит время и за ним. Для того, чтобы задержать его, он уехал на север в город Белорецк. Здесь он получил работу на сталеплавильном заводе, считая, что она будет достаточной, чтобы его не отправили в армию.

Несколько месяцев отец присылал большую часть своей зарплаты и приветствия нам в Орск. Затем в один день пришло письмо, рассказывающее о том, что его призвали в армию. Он писал, что его просьба не направлять его на южный фронт для войны с турками, считавшимися родственными нам народом и одной веры, было удовлетворена. Его отправили в Галицию. Его полк состоял, в основном, из татар и он писал матери, чтобы она не беспокоилась о нем, поскольку его назначили имамом полка и потому он находится в меньшей опасности, чем другие.

Это абсолютно не успокоило мать. Дергая за свои волосы и грудь, рыдая, она ушла на улицу, чтобы рассказать соседям о судьбе отца. Немногие из них, бедных душ, могли ее успокаивать, поскольку их мужья и сыновья также уезжали на войну. С этим закончились навсегда, хотя я тогда еще не знал об этом, мои счастливые, невинные дни с отцом, наши дороги на стоянки киргизов. И со времени отправки отца на фронт я сделался старшим мужским членом нашей семьи и мое детство завершилось.

В один из холодных дней декабря 1917 года возвратился отец. В конце своих 30 лет он выглядел на десять лет старше. Его волосы покрылись сединой. Он все еще был в форме, все еще носил свое ружье и на его плечах и груди висел патронташ с полной амуницией. Мать все плакала и плакала. Она пыталась быть счастливой, но печалилась из-за изможденности отца и худобы.

После того, как он покушал и попил кумыс, отец рассказал свою историю. До лета того года его полк воевал в Галиции и неплохо. Скоро начали исчезать офицеры. Возможно, некоторые из них были убиты. Затем начали формироваться солдатские комитеты, полки прекратили воевать и распускаться. Многие солдаты повели военные товарные поезда в Петроград. Он присоединился к одному из них. В Петрограде все выступали, организовали митинги и маршировали. Там царил большой беспорядок. Он боялся, что Орск также имеет проблемы, и беспокоился о своей семье. Он решил ехать домой, но это было нелегко осуществить. Ни один поезд не ходил по расписанию. Даже грузовые поезда были набиты солдатами, старающимися делать тоже самое, что он, добраться до дома. Он стоял немного в Москве. Наконец, после многих поездок на товарных поездах, некоторые из которых проходили лишь несколько километров, идя, в основном, пешком, ему удалось протиснуться в товарный поезд, отправляющийся в Орск.

В это время, хотя большевики уже захватили Петроград и Москву, Временное правительство все еще контролировало Орск. В городе не имелось особых проблем, но, как повсюду, вся администрация была обескровлена. Это было очень серьезным для нашей семьи, поскольку оно означало, что закрыты все школы. Отец не имел работы до начала 1918 года, когда его друг получил для него работу в качестве охранника завода правительственной водочной монополии. Потребовалась дополнительная охрана, поскольку шли ограбления.

Моя школа также, разумеется, была закрыта с лета 1917 года, однако, я не бездельничал. До возвращения отца, мои домашние работы занимали много времени, если не все время. Я использовал несколько оставшихся часов для работы вне дома, на мелких работах. Это была моя первая работа и первый заработок. Мать была очень горда мной. Одна работа была в библиотеке, которая не закрылась, где я помогал складывать на полки возвращенные книги. Однако, работа, которую я любил, была в качестве посыльного татарских националистов. В течение нескольких месяцев эти бедные идеалисты введены в заблуждение мечтой, что, если царь уйдет, то татарский народ станет независимым. Они представляли недолго просуществовавшую группу Идел-Урал, которая хотела установить независимое государство от севера Каспийского моря до Казани. Будучи сам татарином, дико разыгралось мое юношеское воображение, и я также верил, что мы можем получить нашу свободу. Разве сами большевики не гарантировали в конце 1917 года в своей декларации о правах всех народов России, права равенства и независимости, самоопределения и отделения, плюс свободное развитие всех национальных меньшинств?