Игорь Родин - Батальон смерти

Молодой поручик Василий Лазов начал обращать на меня внимание и однажды вечером пригласил на прогулку. Со временем интерес Василия ко мне усилился. Мы много раз ходили вместе гулять. Он ласкал и целовал меня. Возникла близость. Понимала ли я все значение этого? Вряд ли. Все было так ново для меня, так удивительно, так заманчиво. Когда он приближался ко мне, сердце мое начинало бешено стучать. И щеки пылали жаром юности.

Василий говорил, что любит меня. Любила ли я его? Если и любила, то больше за то, что он должен был ввести меня в новый, удивительный мир. Он обещал жениться на мне. Так ли уж я хотела выйти за него замуж? Думаю, не очень. Замужество привлекало меня скорее возможностью освободиться от нудной, утомительной работы и нищеты, нежели чем-то еще. Притягательность замужества заключалась еще и в том, что я могла стать свободной, независимой и состоятельной.

Мне было пятнадцать с половиной, когда Василий соблазнил меня обещанием женитьбы. Мы жили с ним некоторое время, пока не пришел приказ, согласно которому Лазовым надлежало переехать в другую воинскую часть. Василий сообщил мне о приказе.

– Тогда давай поженимся побыстрее, пока ты не уехал, – заявила я.

Но Василий думал иначе.

– Это невозможно, Маруся, – сказал он.

– Почему? – спросила я резким голосом, чувствуя, как к горлу подступает комок.

– Да потому, что я офицер, а ты простая мужичка. Пойми, мы не можем пожениться сейчас. Марусенька, я люблю тебя, как и прежде. Давай сделаем так: я отвезу тебя к себе, ты поживешь с моими родителями, получишь образование, тогда и поженимся.

Со мной началась истерика, и, бросившись на него, как дикая кошка, я закричала не своим голосом:

– Ты подлец! Ты меня обманул! Ты меня никогда не любил! Ты негодяй! Пусть Бог тебя накажет!

Пытаясь успокоить, Василий придвинулся ко мне, но я резко оттолкнула его. Он плакал, умолял поверить ему, уверял, что любит меня и женится на мне. Но я не хотела его слушать и тряслась от гнева. Василий оставил меня в слезах.

Я не виделась с ним два дня, и с его братом и невесткой. Он исчез, а когда вернулся, на него было жалко смотреть: осунувшееся лицо, помятая одежда и запах водки ясно говорили о том, в каком распутстве он провел эти два дня.

– Ах, Маруся, Маруся, – причитал он, хватая меня за руки. – Что ты наделала, что ты наделала? Я любил тебя так сильно. А ты не захотела меня понять. Ты погубила и мою жизнь, и свою тоже.

Мое сердце сжималось от жалости к Василию. Но в то время жизнь для меня была лабиринтом со множеством тупиков, где все запутанно и обманчиво. Теперь мне ясно, что Василий меня не любил по-настоящему и что он ударился в дикий разгул, чтобы забыться и успокоить ту боль, которую я ему причинила. Если бы я его действительно любила, все было бы, наверное, по-другому. Но тогда я этого еще не понимала и у меня в голове была только одна мысль: он обещал жениться на мне и обманул. Однако замужество стало для меня символом независимой жизни и свободы.

Лазовы уехали. Они дали мне денег и множество подарков. Но мое сердце было похоже на заброшенную хижину в холодную зиму, в которой откликается эхом жуткий вой диких зверей. Вместо ожидаемой свободной жизни мне предстояло вернуться в комнату родителей в подвале. И глубоко в груди рождался страх перед неизвестностью…

Никому ничего не говоря, я возвратилась домой. Сестры уже заметили, что я изменилась. Возможно, они видели меня раз-другой вместе с Василием. Как бы там ни было, у них зародились подозрения, и они постарались сообщить об этом матери. И той не потребовалось долго рассматривать меня, чтобы установить, что из маленькой застенчивой девочки я превратилась в молодую женщину, переживающую пору расцвета. И с тех пор для меня начались дни и ночи нескончаемых терзаний.

Отец тоже вскоре учуял, что произошло у Лазовых. Он был безжалостен и набросился на меня с кнутом, избив до полусмерти, сопровождая каждый удар такими грязными словами, которые обжигали больше, чем кнут. Он избил и маму, когда она попыталась вступиться за меня.

Теперь отец возвращался домой пьяным почти каждый день и сразу принимался меня истязать. Часто он выгонял меня вместе с матерью босыми из дому, и мы иногда часами стояли на снегу, прислонясь к ледяным стенам и дрожа от холода.

Жизнь стала сущим адом. День и ночь я молила Господа, чтобы мне заболеть или умереть. Но Бог оставался глух к моей мольбе. И все же я чувствовала, что только болезнь спасет меня от ежедневных побоев.

«Я должна заболеть!» – внушала я себе.

И вот я ложилась ночью на горячую печь, чтобы распарить тело, а потом выбегала наружу и каталась по снегу. Проделывала это несколько раз, но ничего не добилась. Болезнь не брала меня.

В таких невыносимых условиях я встретила Новый, 1905 год. Замужняя сестра пригласила меня принять участие в ряженье по случаю Святок. Отец поначалу и слышать не хотел о том, чтобы я пошла на вечеринку, но после долгих уговоров согласился. Я нарядилась мальчиком. Так впервые я надела мужскую одежду. После танцев мы пошли к друзьям моей сестры, где я познакомилась с солдатом, только что вернувшимся с фронта. Это был простой, грубоватый мужик, сыпавший неприличными словами, старше меня лет на десять. Он тут же начал за мной ухаживать. Звали его Афанасий Бочкарев.

Вскоре после этого я вновь встретилась с Бочкаревым в доме его замужней сестры. Он пригласил меня на прогулку, а потом вдруг сделал предложение. Это было столь неожиданно, что времени для размышлений у меня не оказалось. Я была согласна на все, лишь бы не подвергаться ежедневным мучениям дома. Уж если я искала смерти, чтобы освободиться от отца, то почему бы не выйти замуж за этого неотесанного мужика? И я не задумываясь согласилась.

Отец поначалу воспротивился моему браку, поскольку мне еще не исполнилось шестнадцати, но ничего не добился. Так как Бочкарев не имел ни гроша, да и у меня не было денег тоже, мы решили оба работать и понемногу откладывать заработанные деньги. Наш брак был поспешным. Единственным сохранившимся у меня от этого ощущением было чувство освобождения от побоев жестокого отца. Увы! Тогда я даже не подозревала, что променяла один вид мучений на другой.

На следующий день после свадьбы, состоявшейся ранней весной, мы с Афанасием пошли на реку, чтобы наняться поденщиками. Мы помогали нагружать и разгружать баржи с лесом. Тяжелой работы я никогда не боялась, и все бы ничего, если бы у меня с Афанасием все было ладно. Но он тоже пил и, когда напивался, становился зверем. Он знал о моей связи с Лазовым и использовал это как предлог для побоев.

– Этот офицерик все еще у тебя в башке! – орал он. – Погоди, я его оттуда вышибу! И он пускал в ход кулаки.