Андрей Сахаров - Степан Разин

— Как им не согласиться, — поддержал разговор Филиппов, — у них ныне идет разорение, и все с Яику бегут. Ты скажи им только об этом, так они с радостью побегут за тобой. Но за что ты им такое жалованье давать станешь? Бога ради, что ли?

— Я буду у них атаманом войсковым.

— Пожалуй, за деньги они атаманом тебя сделают, — шутил Филиппов, — и пойдут с тобою с радостью.

— А когда я буду атаманом, — продолжал в том же шутливом тоне Пугачев, — так тебя старшиной сделаю.

— Спасибо, и я с вами пойду, — взятый насмешливый тон не покидал Филиппова, — так не оставь, пожалуй, и меня.

Филиппов, которому так неосторожно доверился Пугачев, шутил и, вероятно, уже тогда замыслил недоброе. Между тем путники, отъехав верст с 70 от Иргиза, подъехали к реке Таловой. Остановились ночевать на умете[1] пахотного солдата Степана Максимовича Оболяева, в 60 верстах от Яицкого городка. Окрестные жители звали Степана Ереминой Курицей — у хозяина умета, человека доброго и простодушного, эти слова всегда были в ходу вместо шутки и бранного выражения. Ему предстояло сыграть немалую, хотя и эпизодическую, роль в судьбе Пугачева, и в событиях, последовавших за его приездом в сызранскую степь. Уроженец села Назайкина Симбирского уезда, Оболяев с детских лет жил на Яике в работниках, сначала в Илеке у местного атамана Василия Тамбовцева, потом в Яицком городке у его брата Петра Тамбовцева — самого войскового атамана, главы Яицкого казачьего войска, погибшего от рук восставших в январе этого года. За службу у Тамбовцевых ему разрешили арендовать умет, и к нему часто приезжали казаки, рассказывали о своих делах, нуждах и бедах, притеснениях старшин и несправедливости петербургских властей, особенно руководителей Военной коллегии, ведавшей Яицким войском. Говорили они ему, что готовы бежать всем войском, чтобы избыть беду — ожидались результаты следствия, жестокие наказания… От него-то Пугачев и услышал самые новые известия о яицких происшествиях. Еремина Курица охотно делился с теми, кто останавливался у него, всем, что он слышал и знал.

Наступал решительный момент в жизни и судьбе Емельяна Ивановича. До сих пор его разговоры о Яике и всем, что с ним связывалось, были неясными надеждами, мечтами. Теперь он познакомился с человеком, тесно связанным с яицкими казаками; они часто, поодиночке и группами, приезжали к Оболяеву, и довольно скоро Пугачев встретится с ними лицом к лицу. А ведь от них зависело — произойдет или нет тот поворот в судьбе Пугачева и многих людей, которые, как он надеялся, пойдут за ним. Пойдут ли?..

Многое перевидали берега Яика-реки, где начались события, в которых славную роль сыграл выходец с Дона Емельян Пугачев.

Ко времени, когда Емельян Иванович появился на Яике, земли вокруг пего давно были официально включены в состав России. Появление здесь русских людей произошло довольно рано. Связано это было с формированием казачества.

Уже с конца XV века, то есть с образованием единого Русского государства, начался и затем в течение следующих столетий все более нарастал приток беглых на окраины страны, на земли, где не было крепостного ярма, лихих бояр и дворян, воевод и приказного семени. Русские беглецы-переселенцы появлялись и селились по берегам Дона и Терека, Волги и Яика. Мечты о свободной землице и волюшке вольной постоянно влекли бедняков на новые места. Так из столетия в столетие делали и русские, и украинцы, и белорусы, и многие другие — все те, кого манили дальние дороги, сулившие желанную свободу. В новых местах основывали они поселения, сорганизовывались в сообщества вольных людей — казаков, как они стали себя называть. Так возникли казацкие «христианские республики», как их назвал К. Маркс, — Запорожская Сечь, Войско Донское, Войско Терское, Войско Яицкое и другие.

Яицкие казаки еще в XVIII столетии помнили и бережно хранили преданий о начале своего войска. За полстолетия до Пугачева яицкие атаманы Ф. Рукавишников и Ф. Михайлов, оказавшиеся «по войсковому делу» в Москве, повестовали своим собеседникам: «В прошлых давних годах прадеды и деды…, то есть первыя яицкия казаки, пришли и заселились здесь, на Яике-реке…, собравшись русский, с Дону и из ыных городов, а татара из Крыму и о Кубани и из других магометанских народов», Они же подчеркивали, что от начала «их заселения или паче на Яик-реку приходу ныне будет гораздо более двухсот лет». Далее атаманы, явно ошибаясь и преувеличивая, еще более «удревнили» время появления своих предков: «…Первых яицких казаков на Яик-реку приход и заселение было в самые те времена, когда… Тамерлан разные области разорял». Рукавишников и Михайлов имели в виду походы знаменитого Тимура (Тимурленга, Тамерлана) из Средней Азии на Северный Кавказ и в Нижнее Поволжье в конце XIV столетия, когда его войска наголову разгромили военные силы золотоордынского хана Тохтамыша и дотла разорили его владения. В эти бурные и жестокие годы, опаленные вихрями кровавых нашестий и погромов, вряд ли могли появиться на Яике русские переселенцы — казаки.

Яик-река и ее окрестные места дали приют и первым поселенцам, и многим новым пришельцам. Их число со временем увеличивалось все быстрее, тем более что со второй половины XVII и начала XVIII века, после массовых и жестоких расправ с участниками Второй и Третьей крестьянских войн в России (движений, возглавленных на определенных этапах Разиным и Булавиным), началось решительное наступление царской власти на права и привилегии донского казачества. Ухудшалось положение запорожцев и терцев. Такова же была и участь яицких казаков.

Долгое время, в течение нескольких столетий, защищали яицкие казаки свои порядки, столь дорогие сердцу этих независимых, вольных и гордых людей. С малых лет с молоком матери впитывали они представления о своем войске, где нет ни крепостного ярма с барином, ни царских надсмотрщиков и карателей. Все казаки совместно владели землей и водой, пастбищами и лесами. Все вместе выходили на рыбную ловлю, охотились свободно, на равных основаниях, делали все, что необходимо, чтобы добыть хлеб свой насущный.

Сыны Яика Горыныча, прославленного в народных песнях и легендах, казаки — народ удалой и отчаянный — с молодых лет умели держать в руках саблю. Их не смущали никакие лишения походной или сторожевой службы, а во время сражений они показывали не раз свою неустрашимость. В.А. Перловский, командовавший Хивинской экспедицией в начале 1840 года, не переставал дивиться на них: «Вот уж чудо-казаки: стужа, бураны для них ничего, больных весьма мало, умерших почти нет; пока шли вперед, какая бы ни была погода, распевали удалые песни… Работают более, лучше и охотнее всех. Без них плохо бы было всему отряду!»