Неизвестен - Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

Молодые люди стали ходить к этим инокам. Через них познакомились они с лаврским духовником о. Афанасием, который своим истинно отеческим, любвеобильным обхождением заставил их забыть неприятное впечатление, произведенное неопытностью первого духовника. Молодые люди радовались, нашедши себе истинных наставников, вполне понимавших их духовные нужды и могущих пользовать обильно. Они усугубили свою ревность к подвигам благочестия, участили посещения свои к инокам, услаждались богослужением Лавры, которое производило на них более впечатления, потому что было величественнее и продолжительнее, чем на подворье. Они совещались с иноками как с духовными отцами обо всем, что касается внутреннего монашеского делания, исповедовали помыслы, учились, как охранять себя от страстей, греховных навыков и преткновений, какими руководствоваться книгами из писаний св. отцов и т. п. Добрые иноки, особенно о. Иоанникий и духовник о. Афанасий, делились с монахолюбивыми и любомудрыми юношами всем, что составляло достояние их многолетней духовной опытности. Часто Димитрий Александрович удивлял их своими вопросами, которые касались таких сторон жизни духовной, какие свидетельствуют о довольно зрелом духовном возрасте. Такая тесная дружба с иноками имела соответственное себе действие. Димитрий Александрович сделался совершенным аскетом по душе, обложил себя творениями св. отцов, преимущественно подвижнического содержания, которые перечитывая с жадностью, еще более углублялся в самосозерцание и видимо охладел к светскому обществу. В «Плаче» своем так говорит он о себе:

«Пред взорами ума уже были грани знаний человеческих в высших окончательных науках. Пришедши к граням этим, я спрашивал у наук: что вы даете в собственность человеку? Человек вечен, и собственность его должна быть вечна. Покажите мне эту вечную собственность, это богатство верное, которое я мог бы взять с собою за пределы гроба! Науки молчали.

За удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным обращаюсь к вере. Но где ты скрываешься, вера истинная и святая? Я не мог тебя признать в фанатизме, который не был запечатлен евангельской кротостию, он дышал разгорячением и превозношением! Я не мог тебя признать в учении своевольном, отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему, суетно и кичливо провозглашающем обретение новой истинной веры христианской чрез осмнадцать столетий по воплощении Бога — Слова. Ах! В каком тягостном недоумении плавала душа моя!..

И начал я часто, со слезами умолять Бога, чтобы Он не предал меня в жертву заблуждению, чтоб указал мне правый путь, по которому я мог бы направить к Нему невидимое шествие умом и сердцем. Внезапно предстает мне мысль… сердце к ней, как в объятия друга. Эта мысль внушала изучить веру в источниках — в писаниях святых отцов. „Их святость, — говорила она мне, — ручается за их верность: их избери себе в руководители“. Повинуюсь. Нахожу способ получать сочинения святых угодников Божиих, с жаждою начинаю читать их, глубоко исследовать. Прочитав одних, берусь за других, читаю, перечитываю, изучаю. Что прежде всего поразило меня в писаниях отцов Православной Церкви? — Это их согласие, согласие чудное, величественное… Какое между прочим учение нахожу в них? — Нахожу учение, повторенное всеми отцами: учение, что единственный путь к спасению — последование неуклонное наставлениям святых отцов. „Видел ли ты, — говорят они, — кого, прельщенного лжеучением, погибшего от неправильного избрания подвигов? — Знай: он последовал себе, своему разуму, своим мнениям, а не учению отцов“, из которого составляется догматическое и нравственное предание Церкви.

Мысль эта была для меня первым пристанищем в стране истины. Здесь душа моя нашла отдохновение от волнения и ветров. Мысль благая, спасительная! Мысль — дар бесценный всеблагого Бога, хотящего всем человекам спастись и прийти в познание истины! Эта мысль соделалась камнем основным для духовного созидания души моей! Эта мысль соделалась моею звездою путеводительницею! Она начала постоянно освещать для меня многотрудный и многоскорбный, тесный, невидимый путь ума и сердца к Богу.

Таковы благодеяния, которыми ущедрил меня Бог мой! Таково нетленное сокровище, наставляющее в блаженную вечность, ниспосланное мне свыше от горнего престола Божественной милости и премудрости. Бог, Сам Бог мыслию благою уже отделил меня от суетного мира. Я жил посреди мира, но не был на общем широком, углажденном пути. Мысль благая повела меня отдельною стезею к живым прохладным источникам вод, по странам плодоносным, по местности живописной, но часто дикой, опасной, пересеченной пропастями, крайне уединенной. По ней редко странствует путник.

Чтение отцов с полною ясностию убедило меня, что спасение в недрах Российской Церкви несомненно, чего лишены вероисповедания Западной Европы как не сохранившие в целости ни догматического, ни нравственного учения первенствующей Церкви Христовой. Оно открыло мне, что сделал Христос для человечества, в чем состоит падение человека, почему необходим Искупитель, в чем заключается спасение, доставленное и доставляемое Искупителем. Оно твердило мне: должно развить, ощутить, увидеть в себе спасение, без чего вера во Христа — мертва, а христианство — слово и наименование без осуществления его! Оно научило меня смотреть на вечность как на вечность, пред которою ничтожна и тысячелетняя земная жизнь, не только наша, измеряемая каким — нибудь полустолетием. Оно научило меня, что жизнь земную должно проводить в приготовлении к вечности, как в преддвериях приготовляются ко входу в великолепные царские чертоги. Оно показало мне, что все земные занятия, наслаждения, почести, преимущества — пустые игрушки, которыми играют и в которые проигрывают блаженство вечности взрослые дети».[43]

Монах Иоанникий — валаамский постриженник, племянник старца Феодора, в Лавре нес послушание при свечной продаже. Он весьма расположился к юношам и много рассказывал им о различных старцах, особенно о валаамских и об о. Леониде. Благодаря этим рассказам Димитрий Александрович захотел познакомиться с последним и вступил с ним в духовную переписку. В конце жизни жил в Оптиной пустыни, принял схиму с именем Леонид.

Духовные стремления юного подвижника, его ревность, усердие к молитве выдерживали тяжкое испытание. Первыми врагами на пути спасения явились его домашние, по евангельскому слову. Александр Семенович приставил для служения к своему сыну человека, который был предан ему до самозабвения, это был старик лет 60–ти по имени Доримедонт, прослуживший век свой верой и правдой своему господину. Он был, так сказать, надзирателем всех поступков Димитрия Александровича, от его зоркого глаза ничто не ускользало, обо всем он доносил своему барину — отцу, которого считал полновластным владыкой сына. Закаленный в крепостном быту, он почитал Димитрия Александровича, более, чем крепостного, собственностью Александра Семеновича. По его мнению, Димитрий Александрович без воли отца не должен был желать ничего. Этот слуга во всякое время был доносчиком и предателем своего молодого барина перед стариком отцом.