Эльдар Рязанов - Четыре вечера с Владимиром Высоцким

Нина Максимовна. А потом он уехал с отцом в 47-м году в Германию. Положение было таково: или он должен жить в нормальных условиях, или он должен вот так вот, оставаться с соседями, ведь я работала. Поэтому мы решили, что…

Рязанов. Это было мирное решение?

Нина Максимовна. Да, я совершенно не сомневалась в том, что ему будет хорошо, и действительно, когда они уехали, приходили письма от него, он писал мне часто, у меня сохранились эти письма. В общем, на него, безусловно, по-доброму влияла супруга Семена Владимировича, Евгения Степановна. Она искренно к нему относилась и любила его. И до последнего он называл ее «тетя Женечка» и с большим уважением относился к ней…

Наша съемочная группа покинула на время квартиру на Малой Грузинской улице. Мы попрощались с Ниной Максимовной, но с условием, что еще вернемся. Вместе с телекамерой и осветительными приборами мы перебрались в маленькую двухкомнатную квартиру невдалеке от Кировских Ворот, где живут Семен Владимирович и Евгения Степановна Высоцкие. Мы довольно долго ждали этой съемки, так как Евгения Степановна болела и находилась в больнице.

Рязанов. Вот вы забрали Володю в Германию, это была договоренность с Ниной Максимовной, такая добровольная, полюбовная, сердечная?

Семен Владимирович. У Нины Максимовны была другая семья. Мы решили, что Володе у меня будет жить лучше, и поэтому полюбовно договорились.

Рязанов. Евгения Степановна, скажите, а как вы приняли Володю?

Евгения Степановна. Я… да… он… когда его привели, он был такой очаровательный мальчик, толстенький такой, краснощекий.

Рязанов. Толстенький?

Евгения Степановна. Да, такой упитанный мальчик был, краснощекий, такой быстрый, юркий… Он так повел себя, что я сразу почувствовала: это — мое. Понимаете, его привели за два часа до отхода поезда. Нина Максимовна привела на квартиру в Большом Каретном. И мы сели в поезд, поехали… Наш ребенок, и все.

Рязанов. А вы подумали, что вдруг он скажет: хочу к маме, где мама?

Евгения Степановна. Думала, и мне было страшно. Конечно, думала. И к счастью, этого не произошло.

Семен Владимирович. Он очень быстро привык к Евгении Степановне, и, видимо, ее ласка, ее доброе · отношение к нему сыграли главную роль, и он ей ответил тем же.

Евгения Степановна. Володя был, конечно, понимающий какой-то мальчик. Он был очень живой, очень шаловливый, иногда непослушный. Но он был понимающий мальчик, мне казалось, он понимал, что вот так нужно.

Я взял в руки фотографию, где Володя — лет ему около девяти — одет в военный китель, галифе и сапоги.

Евгения Степановна. Эта фотография в Германии сделана. Когда мы Володю привезли, он обязательно хотел иметь такой же костюм, как у папы. «Сделай вше, пожалуйста, костюм, как у папы, я буду военный». Ну, хорошо, сделали ему костюм в Военторге.

Рязанов. Что, просто — купили ему костюмчик?

Евгения Степановна. Нет, на заказ шили, в ателье. Где можно было купить? Брюки сшили две пары — и навыпуск, и галифе, ему нужно было обязательно навыпуск и галифе, как у папы. А с сапогами у нас немножечко получилась неурядица, потому что в Военторге колодки такой маленькой не было, мне пришлось поехать в Берлин и заказать у немцев. И когда уже был костюм готов, я сапоги привезла и говорю: «Надевай сапоги». — «Нет, я хочу посмотреть еще, как носик, такой, как у папы на сапогах, или нет». Вынес сапог, поставил: а, все нормально. Любил в этом костюме ходить. Очень. Он только в школу ходил в другой одежде. А так обожал костюм этот. «Я буду все равно военный!»

Рязанов. Скажите, пожалуйста, Семен Владимирович, военная тематика в Володиных песнях… у него очень много песен о войне… Вероятно, это в какой-то степени шло оттого, что он рос в семье военного?

Семен Владимирович. Володя, живя с нами в Германии, общался с солдатами, с офицерами гарнизона, часто слушал их рассказы о боевых буднях, фронтовых днях.

Рязанов. А вы кончили войну в каком чине?

Семен Владимирович. Майором я кончил войну.

Рязанов. А род войск?

Семен Владимирович. Связь. Связист. Много и я ему рассказывал о различных событиях времен Великой Отечественной войны. Володя был очень любознательный. Он встречался с моими друзьями-однополчанами.

До последних дней… Фронтовая обстановка, с которой его знакомили мои друзья, бесспорно, оставила отпечаток в его творчестве. Но так разбираться, как он разбирался в военных вопросах, так же, как и в других вопросах, о которых он пел в своих песнях и писал в стихотворениях, я думаю, может только человек, который имеет талант. Я отношу это прежде всего за счет таланта.

Рязанов. Вот пребывание в Германии… Какой оно оставило след в его душе? Были ли какие-то там конфликты или истории?

Евгения Степановна. Была история, очень нехорошая. Мы жили в особняке вместе с немкой. Три комнаты у нас было, одна комната ее. И она нас в какой-то степени обслуживала. Семену Владимировичу она говорила, что муж ее где-то в армии, скоро должен прийти. Буквально прошло две недели, как мы привезли Володю. А у него была привычка, если куда-нибудь зовет, за руку схватит:

«Пойдем, пойдем». Пришел ко мне на кухню: «Идем, идем, я тебе что покажу». — «Что такое, Вовочка, что?» — «Мы живем у фашиста». Я говорю: «Что ты?!» И он показал мне фотографию над письменным столом, у хозяина дома свастика замазана на мундире. Это был кошмар. Я сразу звоню Семену Владимировичу, говорю: «Будь готов, ребенок тебе задаст этот вопрос, что ему ответишь?» И действительно, как только отец вошел в дом: «Папочка, идем, я тебе покажу… что я тебе покажу!» И Володя стал относиться очень плохо к фрау Анне.

Рязанов. К хозяйке, да?

Евгения Степановна. Да. Я не буду кушать, что она готовит, я не буду то, я не буду другое. Ну, Семену Владимировичу пришлось доложить, и мы съехали из этого дома, переехали по той же улице в другой дом. И вот очередной раз, когда он получил пятерку, мы идем с ним кушать мороженое, идем, а навстречу идет эта фрау Анна со своим супругом. Звали его Вилли. Володя за руку меня держит, он до четырнадцати лет ходил — за руку держался. И вдруг он срывается, бежит к этому Вилли и прямо вот так: «Вилли, ты — фашист!» Я подбегаю к нему, а фрау Анна: «Володя, Володечка». Я его забрала, говорю: «Володя, что ты, что ты говоришь? Нельзя так, некрасиво». — «Да, он убивал детей, он мог папочку убить, он мог тебя убить. Он всех детей убивал, он фашист». Я его еле-еле утянула.