Михаил Туган-Барановский - Джон Стюарт Милль. Его жизнь и научно – литературная деятельность

Мы говорили выше, что Джеймс Милль не был верующим христианином и даже отрицал нравственное величие христианского учения. Неудивительно, что он постарался внушить сыну такое же отношение к религии. Стюарт Миль был одним из редких в Англии людей, которые не могли в зрелом возрасте отказаться от религии, потому что никогда ее не имели. Он вырос без всяких религиозных убеждений.

Ему не казалось странным, что его соотечественники верят в то, чему он сам не верил, точно так же, как его не удивляли верования тех народов, о которых он читал у Геродота. История приучила его к тому, что люди могут иметь различные взгляды на самые основные вопросы, и совершенное разногласие мнений служило ему дальнейшим подтверждением того же. Таким образом, Милль с раннего детства привык скептически относиться к верованиям большинства и доверять только своему рассудку. Но такая система воспитания имела одно существенное неудобство: отец не считал благоразумным, чтобы Стюарт открыто высказывал свои антирелигиозные убеждения, и советовал ему держать их при себе. Это могло бы приучить мальчика к лицемерию, но, так как ему редко приходилось сталкиваться с чужими, то он и был избавлен от альтернативы – солгать или ослушаться приказания отца. Только дважды в детстве ему пришлось разговаривать о религии со своими сверстниками, и оба раза он не побоялся открыто высказать свои истинные мнения.

Сократ был для маленького Стюарта идеалом нравственного человека. «Меморабилии» Ксенофонта были одной из первых книг, которые он прочел по-гречески, и образ мужественного, благородного философа, осужденного на смерть невежественной толпой, произвел глубокое впечатление на мальчика. Отец любил рассказывать ему в поучение известную басню о выборе Геркулеса и пользовался всяким случаем, чтобы внушить Стюарту уважение к добродетелям древнего мира. Нравственный идеал молодого Стюарта был целиком заимствован у стоиков; выше всего он ставил такие добродетели, как справедливость, умеренность, настойчивость и стремление к общественному благу.

Но условия жизни имеют несравненно большее значение при выработке нравственного склада человека, чем всевозможные поучения. Характер Милля сложился так же рано, как рано наступила для него умственная зрелость. Напряженная умственная работа была главным фактором его жизни, и она наложила неизгладимый отпечаток на весь его нравственный облик. Он работал круглый год по 8—9 часов в день, без всяких праздников, которых отец не допускал ни в коем случае, из опасения приучить сына к безделью. Только исключительно сильная натура могла вынести подобный труд без вреда для здоровья. Он никогда не занимался физическими упражнениями, играющими такую большую роль в системе английского воспитания, – не ездил верхом, не катался на лодке, не играл в крокет; вел в десять лет такой же образ жизни, как его отец – в пятьдесят. Мы уже несколько раз упоминали о том, что у Милля не было в детстве никаких товарищей. Он жил в обществе знакомых отца – Бентама, Грота, Рикардо, людей пожилых и серьезных, занятых исключительно умственными интересами. Подобная обстановка не по годам состарила Милля, убила в корне его детскую жизнерадостность и чрезвычайно ослабила его способность к наслаждению. Она подготовила тот душевный кризис, который в 20 лет чуть не привел Милля к самоубийству.

Привыкнув постоянно жить в книгах, Милль чувствовал себя очень неловко в обыденной жизни, был непрактичен, рассеян, не умел справляться с простыми вещами, которые легко давались всем другим, и часто выслушивал за это выговоры от отца. Ко всему, что не касалось учения, он проявлял мало интереса и казался даже вялым. Он сам пишет по этому поводу:

«Дети энергичных родителей обыкновенно бывают неэнергичными, потому что они подавляются личностью своих родителей. Воспитание, которое мне дал отец, более развило во мне способность познавать, чем действовать. Он прекрасно это сознавал и сурово упрекал меня за недостаток энергии. Но, оберегая меня от деморализующего влияния школьной жизни, он ничего не делал, чтобы заменить для меня ее светлые стороны. Ему казалось, что я легко приобрету те качества, которые ему самому давались без всяких усилий. На эту сторону воспитания он не обратил такого тщательного внимания, как на все остальные, и в данном случае, как и в некоторых других, рассчитывал на действие без причины».

Отец Милля не признавал в теории, что чувство любви должно быть основанием нравственности, и сам мало был к нему способен. Но сын имел другую натуру; последующие события его жизни показывают, что он мог любить сильно и горячо. В детстве он страдал от холодности отца.

«В отношении отца к нам, – пишет он в своей автобиографии, – более всего не хватало нежности. Я не думаю, чтобы этот недостаток лежал в самой натуре отца. Как и большинство англичан, он стыдился выражать нежные чувства, и этим самым заглушал их в себе! Если мы подумаем о том, что он был единственным наставником своих детей и что он от природы был раздражительным, то нельзя будет не пожалеть этого бедного отца, который так много делал для своих детей, так заслуживал их привязанности и в то же время сам постоянно сознавал, что страх перед ним убивает в детях любовь к нему… Я не думаю, чтобы в деле воспитания можно было совершенно обойтись без помощи страха; но я уверен, что не на этом чувстве оно должно быть основано; и когда страх преобладает в такой мере, что мешает детям относиться к родителям с любовью и доверием и делает их неоткровенными и необщительными, то тогда он является большим злом, которое нужно принимать в расчет, как бы ни было воспитание благодетельно в других отношениях».

Когда Миллю в зрелых годах приходилось говорить с близкими людьми о своем воспитании, то он вспоминал о нем без всякого удовольствия; по его словам, подобное форсирование умственных способностей ребенка в большинстве случаев прямо вредно, а когда оно приводит к желательным результатам, то успех покупается слишком дорогой ценой.

Поездка Милля на юг Франции. – Увлечение Бентамом. – Кружки молодежи и влияние их на Милля.

В 1820 году обычное однообразие жизни Милля было нарушено событием, имевшим чрезвычайно большое значение в его жизни: он получил от Сэмюэла Бентама, брата знаменитого юриста, приглашение провести несколько месяцев в его поместье, на юге Франции. В то время Миллю было уже 14 лет, и отец по примеру римских патрициев, посылавших своих детей путешествовать после того, как теоретическое образование их закончилось, охотно отпустил сына из родительского дома. Перед отъездом он позвал сына к себе и долго говорил с ним. Вот как сам Милль описывает этот разговор: