Уолтер Нил - Жизнь Амброза Бирса (главы из книги)

Джордж Стерлинг[32] сочинил несколько стихотворений о Бирсе. В своём сонете он описал торжественное спокойствие, с которым Бирс стоит посреди своих очернителей:

Амброзу Бирсу

Я видел статую на базарной площади –

Награду за жизнь, полную благородного труда.

Сурово сиял мрамор, который должен преодолеть

Забвение, несмотря на осквернённое подножие.

Мимо него шагал угрюмый торгаш, оставляли следы

Собаки – временное мучение,

Которое скоро исцелят дожди.

Но вот солнечный свет падает на это спокойное лицо!

Что Титану до бессмысленных дел,

В грязи рождённых и быстро смешанных с грязью?

Ты, как мрамор, не обращал внимание

На чернь, на ненависть грубых душ.

Ты, орёл, что взирает на солнце

И может вытерпеть его свет, который и есть истина!

Единственное, от чего страдал Бирс – это комплекс неполноценности при общении с людьми своего возраста, получившими формальное образование, или с людьми, более признанными, даже если, по сути, это были умственные пигмеи. В присутствии человека с дипломом (но не в его отсутствии) Бирс страдал. Господи, если бы его враги знали о его слабости, его несчастной, неоправданной ничем слабости! Но они не знали.

Когда Бирс жаловался мне на отсутствие формального образования, я возражал, но это было для него слабым утешением. Абсурдность, нелепость этого положения изумляла меня. Этот могучий, великолепно подготовленный ум, не мог не знать истинной ценности диплома. Он знал, что немногие выпускники колледжей были образованными людьми. Он осознавал, что в его время это были просто два слова, которые он никогда не произносил: «Сезам, откройся!» Многим посредственностям эти слова открыли те двери, которые были навсегда закрыты для Бирса.

Разумеется, Бирс не чувствовал настоящую интеллектуальную неполноценность. Он знал о богатстве своего дарования – как врождённого, так и приобретённого. Упоминая здесь и далее его комплекс неполноценности, я не намекаю на то, что у него было ложное представление о равенстве, нет. Его не волновало, что он может столкнуться с пренебрежением. Выпускники колледжей в его время, конечно, относились пренебрежительно к тем, кто не учился в колледже. Выпускники колледжей тогда встречались не так часто, небольшая ценность диплома тогда была ещё не так известна. Повторю, Бирса не волновало, что он может попасть в положение, в котором он окажется неполноценным. Он не раз говорил мне, что признаёт выдающегося человека, если тот обладает знаниями (не важно, в какой области), превосходящими его собственные. Но выдающийся человек мог касаться чисто теоретических вопросов, которые Бирса совсем не интересовали. Он на собственном опыте убедился, что все встречавшиеся ему люди считали, что его знания и его эрудиция не выходят за пределы их знания и их эрудиции. Это всегда его злило. Он утверждал, что в результате он стал осторожнее и теперь избегает предположений, что незнакомец у его ворот[33] обладает самыми полными знаниями и мудростью. Нечего и говорить, что он не всегда проявлял такую осторожность.

VI

Наступило время, когда Бирс получил лучший и единственный вид образования – самообразование. Он просеял мысли множества людей разных народов и эпох. Он научился сравнивать мысли других. Он прочитал лучшее, что есть в литературе, частично в оригинале, но, в основном, в переводах. Он изучил латинский, французский, итальянский и, в меньшей степени, древнегреческий и немецкий. Он внимательно изучил историю и, отделяя зёрна от плевел, отбросил большинство письменных источников как ненадёжные. Он провёл глубокое сравнительное исследование религий, охватив все важные мифологические и богословские системы. Он стал также филологом и применил свои знания в истории слов в изучении религии. Ко времени его смерти было всего несколько более образованных человек. Всё же к концу жизни он иногда признавался, что есть предметы, о которых он знает очень мало – такие предметы, которые он не мог знать досконально. Как жаль, что он преуменьшал то уважение, которое заслужил благодаря своей образованности и непревзойдённой мощи интеллекта!

VII

Таким было образование Амброза Бирса, назначенного судьбой стать одним из величайших писателей всех времён, чьё воображение было безграничным, чьё дарование сейчас заслуженно стоит в ряду лучших в англоязычной литературе. Его образование было лучше, чем у Линкольна, оно было такое же, как у Шекспира, и, насколько мы можем судить, оно было не ниже, чем у Гомера. Если в жизни он важничал, красовался, иногда выдавал себя не за того, кем был на самом деле, кто из нас бросит в него камень?

I

Первый раз мы встретились с Бирсом весной 1901 года в моей конторе в Вашингтоне. Он пришёл, чтобы заклеймить одного поэта, книгу которого недавно напечатало «Издательство Нила».

«Этот ваш поэт, – сказал он, – вчера вечером вломился ко мне и, не обращая внимания на мои возражения, начал читать книгу, которую вы издали. Я не мог его остановить. Он прочитал всю книгу – от первого до последнего слова. Его стихи невыносимы, они ещё более нескладные, чем их автор. Этот парень, видимо, хочет плыть на хлипком судёнышке Джека Лондона или на чём-то похожем. Но он не может даже спустить на воду свои гнилые брёвна».

Кажется, этот поэт молитвенно и слёзно просил Бирса написать рецензию на его книгу. Бирс наконец согласился. «И я напишу рецензию», – сказал он сквозь зубы. Он сдержал слово, а после выхода рецензии пришёл ко мне, чтобы прочитать её. Я больше не слышал, чтобы этот поэт что-то писал. Но стихи были не такие уж плохие. Бирс нарочно подчеркнул их недостатки, чтобы наказать автора за вторжение и настойчивость. Было выпущено шесть тысяч экземпляров. Лондон был упомянут потому, что в то время он был в моде как автор рассказов о Севере. Неудачливый стихотворец пытался сделать в стихах то, что получилось у Лондона в прозе. Насмешку над Лондоном можно объяснить тем, что Бирсу не нравилась личность этого юноши – его безнравственность, приверженность к коммунизму, бродяжья жизнь, пребывание в тюрьме и его склонность плакать над чумазым народом, чтобы омыть его своими слезами. На самом деле, Бирс считал, и у меня в этом нет никаких сомнений, что Лондон – великолепный прозаик. Позднее Бирс сам это признал.

В нашей первой беседе раскрылась черта Бирса критиковать (с помощью ругани) автора, который ему лично не нравился. Но проходило время, он встречался лицом к лицу с тем автором, которого он немилосердно ругал как писателя и как человека, и менял своё мнение. Он хвалил ту самую работу, которую недавно осуждал. Так случилось и с Лондоном. Однажды они оба напились и, обнявшись, прошли несколько миль. Тогда я узнал от Бирса, что Лондон вовсе не такой отвратительный человек и что своими сочинениями он навсегда вошёл в мировую литературу.