Д. Рейтц - Коммандо. Бурский дневник бурской войны

Я вел трех захваченных лошадей, и по пути наткнулся на Эдгара Данкера, который искал магазин, который можно было ограбить. Мы пожали друг другу руки и, идя дальше по улице, увидели открытый освещенный дверной проем. Здесь мы нашли комнату, полную солдат, все еще с винтовками в руках. Когда мы появились, некоторые встали, и один из них сказал, что они были защитниками первого форта, которые так упорно не желали сдаваться. Они терпели до последней возможности, но вода у них кончилась, и они были вынуждены оставить его. Видя, что наши люди спустились с насыпи, они осторожно прошли в город, надеясь найти жилой дом, в котором есть запасы воды в цистернах, где они могли бы продолжить борьбу. Когда мы появились, они поняли, насколько малой была их надежда на дальнейшее сопротивление, и, после того как мы с Данкером помогли им найти немного воды на заднем дворе, мы отвели их в гостиницу, где они должны были присоединиться к своим товарищам.

Мы хотели увидеть внутреннюю часть первого форта, поэтому зажгли фонарь, и, взяв одного из солдат в качестве проводника, пошли смотреть. Перед входом был сделан зигзагообразный проход, выложенный из мешков с песком, а дверной проем был настолько низок, что мы должны были вползти внутрь. От пола до крыши стояла огромная железная цистерна для воды, занимавшая большую часть тесного пространства. В нее попало очень много пуль, поэтому вода вытекла, и в конце концов солдатам пришлось оставить форт. На своего рода платформе лежало несколько мертвецов. Один из них был г. Стюартом, и другой был молодым местным добровольцем, по имени ван Куворден, сыном доктора из Голландии. Обеим пули попали в голову, и наш провожатый сказал, что они были убиты снайпером со стороны скалы, которую он показал мне, когда стало светло. Это была та самая скала, из-за которой я стрелял предыдущим утром, и я почти не сомневался, что эти двое погибли от моих пуль.

Весь поселок был теперь в наших руках. Конечно мы намного превосходили численностью солдат, но все же это была хорошо сделанная работа, поскольку мы захватили более сотни пленных, и большое количество винтовок, боеприпасов и провианта, не потеряв ни единого человека убитым или раненым, и это против укреплений! Генерал Смэтс собрал всех после рассвета в большом жилом доме, и мы, члены штаба, стали приводить в порядок все захваченное, чтобы использовать для своих надобностей.

Поскольку я провел три дня и три ночи без сна и отдыха, я нашел кровать и упал на нее, не разуваясь. Я проспал сутки и проснулся только утром следующего дня, когда обнаружил своего друга Николаса Сварта сидящим у кровати рядом со мной. Он почти оправился от ран и только что прибыл с юга. Он сказал, что генерал Смэтс взял людей ван Девентера и Боувера и повел их на соседний городок Конкордию, но особо сказал, чтобы меня не тревожили, поэтому они ушли без меня. Николас сказал, что позаботится о моих запасных лошадях, поэтому я оседлал свою кобылу Джинни и поехал за ними.

Когда я был в пяти милях от Конкордии, она только что сдалась. Приблизительно сто пятьдесят человек было взято в плен, это была пестрая толпа добровольцев и готтентотов-слуг. Было захвачено большое количество оружия, одежды и других запасов.

Видя такой успех, генерал Смэтс послал меня с Мулларом в О'Окип, самый большой поселок, с письмом, требующим его сдачи.

Мы поскакали с куском белой ткани на палке, и, поскольку до этого места было всего четыре мили, скоро были там. Я сразу увидел, что это крепкий орешек — вокруг были блокгаузы, между ними заграждения из колючей проволоки, а в середине стоял большой форт на холме конической формы. Когда мы приблизились к ближайшему блокпосту, полдюжины солдат выбежали нам навстречу, и, когда я сказал им, что у нас письмо от нашего генерала, который требует их сдачи, один из них направил на меня ствол винтовки и произнес: «Сдаваться! Будь проклят тот, кто сдастся! Мы ребята из Бирмингема, и мы ждем вас!», так что здесь дело выглядело бесперспективным. Пока мы сидели на лошадях, примчался взбешенный офицер из соседнего блокпоста, который начал оскорблять нас. Офицером он был, но джентльменом — нет. Он кричал, ругался, а затем наставил на нас револьвер и приказал нам поднять руки, а сам обшарил наши карманы. Когда я заметил, что мы находимся под белым флагом, он приказал нам придержать язык и, завязав нам глаза, пешком повел нас в поселок, продолжая осыпать нас оскорблениями и комментариями по поводу нахальства, с которым мы осмелились требовать сдачи. Я отвечал на его оскорбления, пока он не приставил револьвер к моему лбу и не стал угрожать выбить мне мозги. Я решил, что имею дело с сумасшедшим и замолчал.

Кульминационный момент настал, когда его глаза упали на мою лошадь, которую вели за нами. нас. Я взял седло у лейтенанта Макинтайра, имя которого было написано на кобурах, и тот факт, что я приехал к ним в британском седле и на лошади, отмеченной клеймом британского правительства, вызвал у него новый приступ бешенства, и, выкрикивая всякие непристойности, он толкал и толкал нас вперед, как будто мы были обычными преступниками. Он был самый неприятный, фактически единственный неприятный, англичанин, которого я встретил на войне, поскольку кроме него я не слышал ни одного неприятного слова от офицера или солдата за все время, что мы воевали против них. Так мы достигли своего рода лагеря, если судить по звукам вокруг нас, и здесь нас оставили примерно еще на час, осыпая всякими оскорблениями. Тогда появился другой человек, офицер в более высоком звании, при появлении которого наш мучитель исчез и более не появлялся. Вновь прибывший был разъярен, когда услышал о том, как с нами обращались, он сразу привел нас в палатку, дал каждому по сигаре и охлажденный, напиток. Когда, через некоторое время, ответ прибыл от полковника Шелтона, командующего обороной O'Окипа, наш хозяин лично помог нам сесть на лошадей (поскольку наши глаза по-прежнему были завязаны), и сопроводил нас к месту за пределами укреплений. Там он развязал нам глаза и дружески попрощался с нами.

Ответ, который мы принесли от полковника Шелтона, был изложен более изящном языком чем полученный ранее утром от ребят из Бирмингема, но по сути был примерно тем же — там говорилось, что у него много людей и боеприпасов, а мы можем делать что хотим.

Когда мы вручили этот ответ генералу Смэтсу, он выбрал блокаду. Он сказал, что не очень важно, взял ли он O'Окип или нет, поскольку теперь он имел оружие, боеприпасы, и лошадей в нужном количестве, но ему важно было держать город в осаде, чтобы добиться прихода туда вспомогательных сил, а дальше видно будет.

Чтобы оценить обстановку, он послал нас на разведку через полчаса после нашего возвращения. Мы проехали вперед, пока не достигли линии холмов, опоясывающих город. Отсюда мы могли видеть, что войска открыто стоят на открытой площади недалеко от главного форта, и казалось, что к ним обращался офицер. Это был, вероятно, полковник Шелтон, перехваченное от него позже сообщение, переданное по гелиографу, показало, что он дал волю своему красноречию и произнес много высокопарных фраз о Британской империи и чести ее флага.