Виталий Калгин - Виктор Цой и его КИНО

– Может быть, эти? – с восторгом спросил он, поставив на (стол) прилавок (пару) картонную коробку. Ботинки были действительно хороши. Черные, без каблука, но на плотной широкой подошве, усыпанные брошками (и связанные широким ремнем), они производили впечатление солидности и прочности.

– А не протекут? – строго спросил Он. – Дай-ка я проверю.

Проворно схватив один ботинок, Он побежал в другой конец магазина, попутно сбив с ног попытавшегося его остановить продавца, там он еще при входе заметил кран и раковину.

– Но там же нет воды! – взмолился продавец, протягивая к Нему руки. Нет воды. – сказал он уже спокойнее, вставая и отряхиваясь. – Ну, нет, так нет. – сказал Он. – Я беру их без проверки.

Сказав это, Он сел и, сняв свои старые туфли, связал их шнурками и, раскрутив, кинул, смеясь, в продавца. Туфли обмотались тому вокруг шеи, и продавец, снова потеряв недавно (приобретенное) восстановленное было равновесие, упал тяжело на спину и вскоре затих.

Он (встал) одел ботинки, встал и (про) снял с головы купюру, запутавшуюся в его волосах, вырвал посередине ее клок бумаги. Затем наклонился с ней над телом и продел в образовавшуюся дырку кончик носа лежавшего. Отойдя на несколько шагов, Он осмотрел всю картину в целом и вышел.

(В это время) В кафе вошла молодая девушка. Оценивающе осмотревшись по сторонам, она подошла к нему и спросила:

– Как мне найти Его?

– Это я. – ответил Он. – А вы кто?

– Я это Она. – сказала Она. – Я люблю Его. – Странно. – подумал Он и, разбежавшись, с разгона прыгнул в широкое окно и, падая вместе со звоном разбитого стекла, Он услышал, как внутри Его зародилось новое сердце.

На улицах стемнело, Он шел, облизывая разбитую при падении губу, и фонари делали Его тень то короткой, то какой-то немыслимо длинной. Вдруг Он остановился и напряженно прислушался. Где-то вдали слышался лай собак и хриплые крики:

– Он! Он! Он!

И Он почувствовал, как ужас вместе с холодным вечерним воздухом заполняет Его грудь. Подняв руку, он остановил такси.

– А цветы есть? – спросил шофер, недоверчиво оглядывая Его разбитое лицо и (потрепанный) разорванные брюки.

– Есть, есть, быстрее. – задыхаясь, проговорил Он, садясь на заднее сиденье. – Домой!

– Да, конечно, это Охота. – подумал Он. – Конечно Охота. И подумал, что именно сейчас он совершенно не готов к смерти, именно сейчас ему так хочется жить (и с горечью подумал о том) (заметил) как все не совпадает в жизни, и как счастливы должны быть те, кто добился хоть какого-нибудь совпадения…

Вдруг он заметил вдалеке освещенную телефонную будку и, шагая через тела и перепрыгивая через лужи, он добрался до нее, (и) зашел и увидел: (то, что давно тайно хотел увидеть) вместо цифр на диске были изображены буквы и геометрические фигуры. Он достал записную книжку, (и) набрал номер: В, А, (тре..) квадрат, Г (В), треугольник и услышал почти сразу радостный, знакомый голос:

Это Ты?

Это Он?

Это Ты?

Это Он?

Конец.

«Романс», – написанный 17 февраля 1987 года в котельной «Камчатка» в отличии от других черновиков имеет законченный вид.

В архиве хранившимся у Марьяны Цой, «Романс» представлен как текст, набранный на печатной машинке, что весьма удивительно: Цой все свои мысли и тексты записывал только от руки. Да и самой печатной машинки ни в доме Марьяны и ее матери, ни в доме родителей Виктора не было. В архиве семьи Цой найден еще один текст, так же напечатанный на печатной машинке – «17 декабря», но авторство его доподлинно не установлено.

Рашид Нугманов: Дело зимой было, дату не помню. Мы сидели в кочегарке. Его смена была. Он не сам читал мне свеженаписанный «Романс», а дал прочитать. Цой обычно писал от руки. Я лично никогда не видел его за печатной машинкой. Я прочитал, потом поболтали. Этот текст наверняка стеб в стиле ассовской тусовки, мистификация. Кстати, когда Виктор впервые дал почитать мне «Романс», то тут же предложил возродить подпольный журнал о роке, который я когда-то выпускал с Евгением Бычковым под названием «Згга». Виктор горел идеей публиковать в нем разные мистификации и небылицы о рок-группах, включая «КИНО», и странные рассказы типа «Романса» под видом фактов и репортажей с событий, которых никогда не случалось, или рецензии несуществующих альбомов, концертов и записей, чтобы фаны за ними гонялись впустую. Этот стиль – неотъемлемая черта раннего Цоя, когда правда и ирония могут тесно переплетаться437.

Анатолий Соколков: Цой печатал этот опус на машинке у нас в кочегарке. А я редактировал страницы. Витя написал первую часть, принялся за вторую. Но Марьяна роман раскритиковала, Цой разозлился и все порвал. Но, как оказалось, не все – часть все-таки нашли, она опубликована. Веселый авангард такой438.

Что касается непосредственно версии, этой то тут «Романс» предстает перед читателем несколько иным – укороченным, с менее прописанными образами и мыслями, с заметным подбором слов. Этот вариант сохранился в одной из записных книжек Виктора, хранящихся у Наталии Разлоговой. Написан он от руки, обычной синей шариковой ручкой. Кстати, довольно интересно то, что Наталия считала хранящийся у нее вариант «Романса» единственным и совершенно не знала о том, что существует другой, который читатели увидели в 1997 году.

Объяснение данному факту найти сложно, но можно. Из рассказа Соколкова следует, что Виктор, как известно, совершенно не дороживший черновыми материалами, написал «Романс» в Ленинграде, чуть позже перенабрав текст на машинке в «Камчатке», а после критики Марьяны уничтожил. Сохранившийся вариант текста Марьяна нашла среди других черновиков и издала в 1997 году. А вот тот, что находится в блокноте. – скорее всего и есть основной черновик, общая идея и задумка.

Игорь Солнцев: «Романс» Цоя – рассказ-фантасмагория, рассказ-отрицание, философская притча. Его можно назвать по-разному. Он многомерен и многогранен, полон загадок и тайных знаков. И все же, по большому счету, это произведение о любви. Он, Она и Любовь. Больше ничего. Вернее, все остальное – не важно439.