Александр Брагинский - Ален Делон без маски

Что такое актер? Молчание и присутствие. Взрослые – это дети, лишенные детства. Делон поддерживает их. Вам известна моя формула: «Ужасный ребенок – это ужасно несчастный ребенок». Словом, Делон выполняет миссию: он останется ребенком, демонстрирующим, как преодолевают несчастье и страх. Вы сказали – обольщение? По меньшей мере.

Верит ли он в бога? Нет, не очень. «Иногда я молюсь просто так за любимых людей. Но мне надо знать в конкретный момент, к кому я обращаюсь». Ладно, оставим этот разговор. К дьяволу мы еще вернемся. Сейчас он вспоминает развод родителей, отца, бывшего скорее всего искателем приключений, и мать, по отношению к которой надо все время самоутверждаться, он играл маленьким мальчиком близ стен тюрьмы Френ, за ними раздался выстрел – это расстреливали Лаваля. (Бывший глава кабинета при оккупантах, расстрелянный за сотрудничество с немцами и другие преступления. – А.Б.) Чувствую, что теперь он всеми силами будет защищать своих двух детей и жену-голландку…

Смерть? О да, сие ему знакомо, сколько раз его убивали в кино. Он столько раз, как говорится, жертвовал собой. Голубые глаза становятся еще более голубыми. В его взгляде мелькает странный свет, который мечется туда-сюда, а потом вырывается наружу совершенно темным. Его беспокоит не смерть, а импотенция. Этого он не перенесет. «Или я с этим справлюсь, либо меня больше не будет. Совсем». Сколько ему? 60 лет. Молодые люди, мотайте себе на ус: вы можете умереть более молодыми, чем Делон. Чья смерть его больше всего потрясла? Жерара Филипа, Анри Видаля («У меня был нервный приступ, это было так несправедливо».) Смерть героев, в общем. Убийство Кеннеди. Он разыгрывает сцену, когда Руби убивает Освальда. Он – Руби и убивает меня. Точнее, мимикой представляет обоих: десять секунд великого искусства. По-прежнему самурай. Мы приближаемся к дьяволу.

Быть может, вам неизвестно, а я только что узнал, что великую любовь Делона звали Жижи. Это была прирученная им и вылеченная ворона, она жила на кухне, садилась на машину, когда он приезжал в имение, хлопала крыльями и сопровождала от ограды до дома. И тут следует очередной мимический спектакль: он в машине, он – ворона. Теперь я начинаю понимать, в чем он черпает свой необыкновенный талант: в тысяче мелких физических приключений такого рода. «Я храню все, я пассеист», – говорит он. Что я понимаю как: я храню свои личные записи, это потрясающий живой музей. Главное в его жизни произошло в двух странах: Франции и Италии. В Италии его все еще зовут Рокко. Он единственный француз, столь свободно, без всякого акцента говорящий по итальянски. Хорошее ухо…

Наступает момент, когда он утверждает, что самая счастливая пора в его жизни была в армии. Так как я думаю иначе, мне это интересно. Семнадцати лет он добровольцем вступил в армию. Служба в морской пехоте. Индокитай. По-прежнему вел себя черт-те как. Одиннадцати месячное заключение и отчисление. За очень плохое поведение. Но моральный дух не поколеблен. Военная тюрьма в Тулоне была своеобразной каторгой, из камер их выводили иногда для того, чтобы чистить подлодки. «А я боюсь замкнутого пространства».

Все это, чтобы сказать, будто занимается профессией актера (не комедианта) «чисто случайно». Настоящую войну ведет не армия, а человек в повседневной жизни, если умеешь ее играть. Делон стал сам для себя целой армией. Одиночество, медитации, действие.

Женщины? «Я ничего в них не смыслю. Я умру, ничего в них не поняв». Ясно и четко. Я мог бы ему процитировать Шамфора: «Надо выбирать – любить женщин или их понимать». Но и так все ясно. Он, стало быть, их любил, был любим, многие вещи делал ради них, в том числе и занимаясь этой «профессией». Единственные стихи, которые приходят ему на память, принадлежат Альфреду де Виньи: «Лишь молчание велико, все остальное – слабость».

Скольких женщин он любил? Недолгое размышление, жест правой руки, пятерня. Друг – штука более редкая. «Это тот, к кому можно позвонить в три часа ночи, сказав, что совершил преступление и услышав в ответ лишь: „Где тело?“

Актер, а не лицедей. Лицедей – это решение, освоенная техника, «призвание» (произносит небрежным тоном), этому учат в школах-студиях, для них существуют конкурсы, премии, первые премии, консерватория, короче – сплошной театр. Актер же – это нечто обратное, это «сильная личность на службе некоторой цели». Актерами называют Лино Вентуру (который занимался кетчем), Ланкастера (пришедшего из цирка), Алана Ладда (водителя), Делона. Актер способен заниматься другими вещами, помимо кино. Лицедей играет и исполняет, тогда как актер – «живет и преобразовывает». Кто это понимает? Почти никто. Политические деятели являются актерами (редко хорошими. Де Голль был великолепным). Тапи? (Бывший хозяин футбольного клуба «Олимпик» из Марселя, замешанный в коррупции и приговоренный к тюремному заключению, снявшийся в фильме Клода Лелуша. – А.Б.) Он видел его фильм? К чему? «Я вижу все так, словно видел». Ему дали роль по силам, это не актер, это все бизнес, а медиа раскричались, в его возрасте не начинают заниматься этой профессией (поскольку таковая существует). Когда печать сравнивает Тапи с Бельмондо или Ремю, когда газеты ставят его на то же место, что и Габена или Вентуру, те наверняка перевертываются в гробу, и от этого становится больно живущим – Бельмондо и Делону.

Тут он очень серьезен, возмущен, весь дрожит. «Они делают больно мертвым и живым и тем, кто придет следом». Откуда эта мания дискредитировать профессию? Я отвечаю, что так почти повсюду. Разве все могут стать в наши дни писателями? Я отвечаю: «Скоро все станут писателями, кроме меня». «Да, напишите, что сегодня все актеры, кроме Делона, все писатели, кроме Соллера». Ладно, оставим в покое Тапи, но думают ли они о профессии? Это все равно что дать приз за исполнение женской роли пятилетней девочке! Смешно! Ну, «отметьте особо», но не приз же! Я отвечаю, что это компенсация за преступления педофилов. Он: «Почему бы не отметить призом дельфина Флиппера или собаку Лэсси». Я отвечаю, что всему свое время.

Ладно. Чем он теперь занят? Что он скажет о фильме, снятом в Мексике Бернаром-Анри Леви? Приказано молчать. «Бернар не хочет разговоров о фильме. Единственное, о чем могу сказать, что он не был похож на случайного режиссера. Он хотел сделать сугубо личностный фильм. Я нахожу, что это превосходно». Театр? Когда он 28 лет назад играл на сцене, мимо проходили демонстранты и кричали: «Делона на завод!» Кто же он теперь на сцене? «Мизантроп, влюбленный в собак». Записываю. Он замечает: «Надеюсь, вы записали мизантроп, а не женоненавистник» (тут игра слов «misantrope» и «misogyne». – A.Б.). Нет, нет, мизантроп… Он продолжает: «А понятие мизантроп не включает разве и женоненавистничество?» Боюсь, что так.