Никлас Бурлак - Американский доброволец в Красной армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейхстага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945

6.30. Сообщение из Италии на английском языке: «После трех недель переговоров немецкий гарнизон в Италии безоговорочно капитулировал. 22 немецкие дивизии и шесть итальянских фашистских дивизий (около миллиона человек) сложили оружие и вошли в лагеря для военнопленных».

Радио Би-би-си: в Вене Красная армия создала временное австрийское правительство; американские и японские войска на Окинаве «зашли в тупик»… Надо признать, довольно странная формулировка, подробности комментатор британской вещательной станции не объяснил.

Немецкая радиостанция из Гамбурга: в воскресенье, 29 апреля, в Берлине советник Вагнер был доставлен в рейхсканцелярию, где совершил свадебный обряд между фюрером и Евой Браун. Оба они поклялись, что они всецело арийского происхождения. Невеста подписалась как «Ева Гитлер».

7.30. Все четверо офицеров разведки благополучно вернулись. Майор Заботин, майор Шустров, капитан Троев и старший лейтенант Липко были очень уставшими. Не успев толком умыться и привести себя в порядок, они вошли в кабинет полковника Костина, чтобы доложить результаты своих наблюдений за передним краем корпусов и подразделений 2-й гвардейской танковой армии. В некоторых местах они принимали непосредственное участие в ожесточенных боях в квартале Берлин-Вестенд и районе Шарлоттенбург.

Я полагал, что полковник Костин даст сначала высказаться офицерам, прибывшим с передовой, но он неожиданно для меня произнес:

— Послушаем, что нового услышал сегодня ночью по радио старший лейтенант Никлас.

Почему «старший лейтенант»? Ведь на моих погонах всего две звездочки… Оговорился полковник?..

Я доложил о том, что услышал ночью в радиоэфире.

Потом докладывал майор Заботин. Я всегда любил слушать, как лаконично и конкретно, «без воды», майор излагает проверенные факты и вносит конкретные, рациональные предложения.

— На передовой, — начал Заботин, — вместе с танкистами 1-го мехкорпуса генерала Кривошеина я провел более сорока часов, посетил все бригады, батальоны и роты на пути их наступления. Первое: чем ближе они выдвигаются к центру, тем плотнее становится оборона противника. Противник использует массивные железнокаменные, четырехметровой толщины баррикады, а также высокие старые здания со стенами метровой толщины. Входы и окна у немцев заделаны и превращены в амбразуры, через которые ведется снайперский, пулеметный, гранатометный огонь, а также стрельба фаустпатронами. Второе: все эти огневые средства находятся в таких зданиях с первого до верхнего этажа. Третье: на танках 1-го мехкорпуса катастрофически мало десантников-автоматчиков, которые могли бы поэтажно обезвредить такие здания. Мной установлено, что командиры танковых рот вынуждены на время останавливать свое продвижение вперед, оставлять в танке лишь по одному танкисту, в то время как остальные члены экипажа проламывают заделанные двери зданий и поэтажно зачищают дома. На это уходит много времени, и корпус теряет убитыми и ранеными ценные кадры. Предлагаю: потребовать от штаба 1-го Белорусского фронта направить незамедлительно в состав 1-го мехкорпуса одну мотострелковую дивизию или как минимум одну бригаду, которая должна заняться поэтажной зачисткой зданий и разрушением баррикад противника. Это сократит потери личного состава и боевой техники…

Следующей была Ана Липко, посетившая 12-й гвардейский танковый корпус в районе станции метро «Тиргартен». Липко доложила, что все бригады и подразделения 12-го гвардейского танкового корпуса, где она провела около сорока часов, «не топчутся на месте», а ведут интенсивные бои с ожесточенно сопротивляющимся противником.

— Прошлой ночью, — докладывала Ана, — 34-я гвардейская мехбригада захватила мост через канал Ландвер. Другие бригады следуют за 34-й, стремясь выйти к Тиргартен-парку. Все военнопленные, с которыми мне довелось беседовать, заявили, что группа противника, засевшая в парке, готовится во что бы то ни стало прорвать советское кольцо окружения и сдаться в плен союзникам.

Страшатся возмездия… Простые граждане в Берлине голодают. Я видела, как в некоторых местах дети, старики и женщины толпами набрасывались на продуктовые магазины и ларьки. Убитую лошадь растащили по кускам за десять минут… Немки посылают своих детей к нашим полевым кухням, те просят у солдат кусочки хлеба, сахара, немного супа или каши… В районе метро «Тиргартен» вдоль улиц я видела повешенных на деревьях немецких военных и гражданских мужчин, женщин и подростков с табличками на груди: «Тот, кто был недостаточно храбр, чтобы драться, должен был умереть!» В местах, где не было деревьев, людей вешали на фонарных столбах. Людей казнили отряды фанатиков из СС.

На обратном пути в шесть утра, — продолжала Липко, — я случайно наткнулась на спящего в окопчике мальчишку. Лежал в обнимку с фаустпатроном. Я забрала у него фауст, когда он еще спал. Разбудила его и допросила. Оказалось, он был среди тех детей, которых доставили во двор рейхсканцелярии 20 апреля, в день рождения Гитлера. К ним вышел из бункера сам фюрер и вручил тем из них, кто на Зеелах поджигал фаустпатронами советские танки, Железные кресты. Я привела этого мальчишку сюда, у него может быть ценная информация.

— Очень хорошо! — похвалил полковник Костин. — Приведите его ко мне после того, как нам доложат майор Шустров и капитан Троев.

Первый доложил о положении дел в 9-м гвардейском танковом корпусе, а второй — о действиях разведполка 2-й гвардейской танковой армии.

Наконец Ана привела в кабинет Костина мальчишку-фаустника. Худой как тростинка, пытался стоять по стойке «смирно», но руки и ноги у него тряслись, он не знал, куда их деть.

Ана сказала ему что-то вполголоса, и он начал говорить.

— Ich heisse… (Меня зовут…) — начал он дрожащим голосом, — Гюнтер Винер…

Подросток рассказал о себе: родился в Берлине 11 августа 1931 года, в районе Лейпцигской площади — это в квартале от имперской канцелярии. Когда он упомянул имперскую канцелярию, я заметил, что полковник Костин и подполковник Андреенко обменялись многозначительными взглядами.

— Рассказывай дальше, — строго велела мальчишке Ана Липко.

— 11 апреля этого года, — продолжил тот, — меня и двенадцать моих одноклассников, членов гитлерюгенда, зачислили в фауст-отряд фольксштурма.

Трясущимися руками Гюнтер вынул из нагрудного кармана книжку (удостоверение) члена гитлерюгенда, открыл первую страницу, потом вторую — со своей фотографией, именем и фамилией.

Подросток рассказал, что ни он, ни его одноклассники не хотели идти в фольксштурм, но у них не было выбора. Если мальчики его возраста прятались, их вылавливали и вешали на деревьях или фонарях, как предателей.