Наталья Громова - Скатерть Лидии Либединской

Последним пожаловал С. Залыгин, мало еще кому знакомый. Кончались в этот день короткие весенние каникулы. Но приезжего писателя по законам гостеприимства непременно надо было накормить. Чем? Жена Апта, помогавшая все дни хозяйке, прошептала ей тихо: «Остались одни макароны». — «Ну, так будет есть макароны», — решительно и беспечно откликнулась Л. Б. «Но нет и сливочного масла», — снова прошептала озабоченная полугостья-полухозяйка. «Поест и с подсолнечным. Ничего, у них в Новосибирске и такого не бывает». И Сергей Павлович с удовольствием поел этого блюда, противоречившего в то время всем правилам русской кулинарии.

С.К. не жаловал пышные торжества с льстивыми тостами в честь хозяек, с обильной едой, толкотней и духотой. Он любил тихий осмысленный разговор о политике, о литературе, о видах на общее будущее… Он любил неожиданного гостя, принятого в кухне, и беседу с ним за чашкой крепкого чая или под рюмку водки (даже и не одной). Если такой будничный разговор случался с Л.Б., то чаще всего говорили о декабристах — ее постоянный интерес, о Пушкине, о Блоке, о любви (последнее — сказано комментатором для красного словца, любовь за столом не обсуждалась), об Л. Толстом.

Из-за нелюбви С.К. к большим сборищам его жена в последнее десятилетие стала от них отказываться: «Никакого моего дня рождения не будет, хватит. Уеду за город». «А как же Лидия Борисовна?! — раздавались огорченные голоса мужчин — от мужа до внука. — Она же сказала, все равно приеду». «Но у меня нет сил и нет таких помощниц, как у Л.Б.» — «Мы поможем, мы все купим», — сопротивлялись мужчины. И «торжество», все более скромное, но состоялось. И самое последнее организовывалось в 2006 году. С Л. Б. и ради Л. Б.

Она приехала, как всегда, с охапкой цветов и ярким подарком. Привычно села на «почетное» место. Но каким отрешенным от всего неожиданно, непривычно оказалось ее лицо! Какое усталое. А ей скоро предстояла поездка в Сицилию. Всем, кто видел ее в тот вечер, путешествие казалось опасным.

Но Л. Б. очень-очень давно говорила: «Буду жить до конца, как привыкла». И сделала, как решила. В конце апреля была на дне рождения у Аптов, через несколько дней — в жаркой Сицилии, через три недели вернулась в Москву. Собрала у себя в Лаврушинском на обед всех детей, внуков и правнуков, кто был достижим, одарила всех продуманными подарками. Потом простилась с «гостями», легла спать и не проснулась.

Неужели можно так точно загадать и угадать свою судьбу? За долгую жизнь, уже более долгую, чем прожила Лида, я не встречала человека с таким огромным жизнелюбием, поражающим и заражающим тех, кому посчастливилось ее близко и долго знать.

Эти строчки Григорий Горин написал осенью 1969 года на скатерти, где мои гости оставляют свои автографы. Так и жили мы с Гришей и Любой в любви и мире последующие тридцать с лишним лет.

А тогда, в 1969 году, наша писательская группа вернулась из длительной поездки в Сибирь по ленинским местам, организованной Союзом писателей в честь приближающегося столетия вождя.

Впрочем, вот как сам Гриша вспоминает о нашем первом знакомстве:

«…Наша дружба окрепла в Минусинске, где Лидия Борисовна покупала какие-то чайнички, салфетки, чашки, но своего апогея дружба достигла на пароходе, который повез нас до Игарки и на котором Л. Б. нечего было покупать и дарить, а следовательно, выдалось время, чтобы спокойно поговорить. Тут я с интересом узнал, что Либединская в прошлом — графиня, принадлежит к роду Толстых и, очевидно, в силу этого унаследовала от своих славных предков непротивление злу насилием и неистребимое желание убегать из родного дома на все четыре стороны…

Еще я узнал, что она любит декабристов, которые, как известно, страшно были далеки от народа, но разбудили Герцена, а тот, в свою очередь, побудил Лидию Борисовну для написания о нем книг.

Так в разговорах и песнях Окуджавы (он тоже был членом нашей группы), мы доплыли до Норильска, где Лидия Борисовна скупила все глубокие тарелки, предназначавшиеся труженикам Заполярья и ненужные им, очевидно, в силу вечной мерзлоты. Неся эти тарелки к аэродрому, я узнал, что у Либединской большая семья из пяти детей и еще большего количества зятьев и внуков, которые любят кушать на красивой посуде…»

Несли к самолету эти тарелки, которые в те годы купить в Москве было невозможно, Гриша Горин и Булат Окуджава. День стоял жаркий, тарелки тяжелые и, отирая пот, Булат сказал:

— Теперь я понял, что такое летающие тарелки!

Так завершилась первая совместная поездка, и, вернувшись в Москву, наша компания, сложившаяся в сибирском путешествии — Алигер, Горин, Окуджава, Храмов, Гранин и я, — продолжала встречаться друг у друга почти каждую неделю, мы подружились семьями, и дружба эта закрепилась на многие годы.

Зимой 1970 года мы встретились с Гришей под Ленинградом в Доме творчества «Комарово». Он тогда писал пьесу о Герострате и узнав, что во время поездки в Турцию я побывала в Эфесе, стал с пристрастием расспрашивать меня об этом городе. Увы, я мало чем могла удовлетворить его любопытство.

— Главной достопримечательностью этого города называют то, что в нем родился Герострат, который сжег одно из семи чудес света храм Артемиды Эфесской… — ответила я.

Гриша расстроился, а потом вдруг рассердился:

— Негодяй! Добился-таки своего, прославился! Непостижимое это чувство — стремление к славе любыми путями и средствами! Скольких людей толкало оно на преступления…

— Разным бывает это стремление, — возразила я. — Помните, как князь Андрей говорит себе: «Что же мне делать, ежели я более всего люблю славу, любовь людскую?»

Гриша промолчал и только вечером, словно продолжая утренний разговор, спросил:

— А вы уверены, что слава и любовь людская одно и то же?

— На это вам лучше всех ответил бы сам Лев Николаевич, потому что и его, судя по дневникам, вопрос этот изрядно мучил, — ответила я.

— Постараюсь найти у него ответ…

И завязался долгий серьезный разговор, который теперь уже не перескажешь и которых впоследствии было так много! Меня всегда поражала и радовала глубина горинских суждений, его стремление не только понять и осмыслить, но и по возможности точно сформулировать для себя суть затронутой той или иной проблемы.