Илья Эренбург - Воспоминания об Илье Эренбурге

Спектакль большого успеха не имел, но все уже удалось собрать некоторое количество денег 2. Не обошлось и без скандала. Посреди спектакля в зал ворвались трое пьяных, которые назвали себя анархистами, и стали попрекать нас за то, что мы развлекаемся, когда в России вешают наших товарищей… Для того чтобы сделать свои речи более убедительными, они пальнули несколько раз в потолок. Мы бы, пожалуй, и не обратили на них внимания, но дежурный ажан в коротком плаще внакидку и в каске с конским хвостом немедленно явился восстанавливать порядок "у этих русских". Пришлось угощать его аперитивом и вообще прервать спектакль.

1 Полонская вспоминает, что "женские роли перераспределялись несколько раз и, наконец, достались кому-то из незнакомых, не принадлежащих к нашей компании студенток" (личный архив Е. Полонской).

2 В главе "Русский бал (1909)" своих воспоминаний Полонская пишет, что, напротив, "спектакль имел большой успех и вечер прошел с блестящими материальными результатами. В киосках красивые русские дамы продавали цветы и шампанское бокалами, и ничего не подозревавшие об истинных целях этого вечера богатые посетители охотно клали золотые десятифранковики на прибавок…" (личный архив Е. Полонской).

Пожалуй, забавнее всего был, так сказать, литературный отклик на наш спектакль. Реагировала на него только правая печать, во в этом Илья был, конечно, не виноват. В «Иллюстрасьон» появилась карикатура на русское студенчество, сделанная якобы после просмотра спектакля. Была нарисована большая картина — примерно 7–8 русских студентов, небрежно одетых, непричесанных, сидят за большим чайным столом. Перед каждым стакан чая (во Франции чай из стаканов не пьют), на коленях толстый фолиант Маркса, а в зубах ненарезанный батон хлеба. Подпись такая: "Русские студенты не учатся, не работают. Они даже не обедают как следует. Они только пьют чай и комментируют Маркса!"

От спектакля в партийной кассе прибавилось немного денег, а в нашем кружке еще долго повторялись излюбленные словечки Онуфрия: "тихое семейство", "бывшие люди" и пр. Лиза и Илья даже написали какое-то стихотворение на эту тему, и это помогло развиться сатирическому направлению наших сборищ 1. Возникли пародии. Не без участия Ильи появилась пародия на модные тогда стихи Минского 2 "Тянутся по небу тучи тяжелые…".

Некоторые правые меньшевики рассматривали эти стихи чуть ли не как личный выпад, перестали здороваться с Ильей, но это еще больше раззадорило его. Появилась сатира уже непосредственно личного характера. Какая-то особая чуткость, свойственная, вероятно, молодым людям, насторожила нас против некоего доктора Житомирского (партийное имя «Отцов» 3). Он был груб с нами, вел себя надменно и в то же время открыто заискивал перед руководством. Илья уверял, что он принадлежит к породе "канис вульгарис" пес обыкновенный — и можно видеть, как виляет его хвост при встрече с партийным руководителем. Житомирский резко выделялся среди всей эмиграции повадками мещанина-обывателя: любил выпить, и преимущественно за чужой счет, грубо и откровенно ухаживал за красивыми девушками… Был ли он уже тогда агентом охранки или стал им после — не знаю. Но только уже тогда Илья написал про него:

1 В цитированном наброске автобиографии Полонская пишет: "С Эренбургом вместе мы издавали два юмористических русских журнала "Тихое семейство" и "Бывшие люди". Журналы эти, по-видимому, не сохранились. А словечки Онуфрия надолго вошли в обиход группы…" (личный архив Е. Полонской).

2 Н. Минский (H. M. Виленкин; 1855–1937) — один из первых русских поэтов-символистов.

3 Я. А. Житомирский (1880-?) — провокатор, проникший в русское социал-демократическое движение, разоблачен в 1917 году.

Как-то естественно мы считали «вождем» нашего кружка Лизу, хотя по возрасту она была даже несколько моложе нас, но две вещи выделяли ее во-первых, более тесная близость к партийной организации и, во-вторых, ее поэтический дар, заставлявший ее воспринимать многое шире и глубже, чем это давалось нам. Лиза писала стихи, переводила Верлена. У нее был теперь постоянный ученик — Илья, который жадно ловил ее слово; все его мысли были заняты стихами и Лизиной оценкой его стихотворных попыток.

Во время наших «эскапад» по историческим местам Парижа Лиза освещала их своей улыбкой, проявлением своего таланта. Вот так было при посещении музея Клюни. Далеко от нас, в центре Парижа, сохранился этот по внешнему виду ничем не замечательный домик. Входили в ворота, и тут же охватывала чисто музейная обстановка. Еще во дворе можно было видеть много музейных редкостей, в частности — трофеи Крымской войны. А затем входили в зал… и — это был действительно зал средневекового замка. Почти во всю его длину стоят тяжеленные дубовые некрашеные столы с изрезанными всякими надписями крышками, с такими же тяжелыми дубовыми скамьями и огромнейшим камином, в котором, вероятно, можно было зажарить целого теленка… И вот мы сидели за этими столами и старались себе представить, как это тогда было… И Лиза стала рассказывать нам, какие это были рыцари…

Спустя очень много лет прислал ей в Ленинград Илья Григорьевич Эренбург книгу "Песнь о Роланде" с его предисловием 1. Он писал, что когда работал над этим изданием — ему вспоминались те далекие дня, когда Лиза так изумительно картинно нарисовала французское рыцарство средних веков…

Была холодная зима 1909 года. Даже Лизин камин не всегда топился, и потому иной раз приходилось вечером уходить на улицу, согреваться в прогулках, и… основное питание и согревание шло от пакетика каштанов за 2 су. Илья иной раз отказывался от горячих каштанов — видимо, 2 су не всегда можно было найти в карманах его дырявого пальто. Договорились без него, что каштаны — угощение дамское, его принимали от нас все товарищи с условием угостить вас стаканом вина на Марди Гра 2. А пока силы, вливающиеся в нас от горячих каштанов, шли на разрешение мировой проблемы — что выше и нужнее человечеству: науки естественные или науки общественные, в том числе и литература, словом, как теперь говорят, "физики и лирики". Лиза, Поль и я за естественные науки. Илья и Виталий — за литературу и искусство.