Разговор со своими - Татьяна Александровна Правдина

читали: «Опасные связи» Шодерло де Лакло. Сдаем в букинистический на Лубянке (недалеко от Политехнического музея, теперь этих домов нет, стоит Соловецкий камень). Недели через две получаем деньги и жрем мороженое, подтверждая слова Черчилля о том, что народ, который в тридцатиградусный мороз ест мороженое, победить нельзя.

Деньги кончаются, идем ко мне. Во все времена папиного лагеря Шуня, естественно, продавала все, что было стоящего из бывшего барского дома: столовое серебро, остатки украшений и тому подобное, но не дотронулась ни до одной книги, а их была целая, очень серьезная библиотека. Помню кожаные корешки… Очень много Пушкина, в том числе однотомник, изданный к столетию гибели, за которым я, тогда девятилетняя, выстояла длинную очередь. И отдельно изданная «Пиковая дама» с иллюстрациями, почему-то прикрытыми папиросной бумагой. Решаем, что «Пиковая дама» есть во всех сборниках, и несем продавать. Дают огромные, по нашим понятиям, деньги, и притом сразу. Мучимая непривычным для себя поступком, через некоторое время отдаю маме остатки денег и признаюсь в содеянном. «Какая же ты дуреха, сказала бы, я бы какую-нибудь дала, а это… таких книг всего десять штук – и во всех написанные от руки иллюстрации…» – сказала мама.

Бывают профессии: учитель – учительница, уборщик – уборщица, портной – портниха, и т. п.; но архитектор, дизайнер, доктор, врач – женского рода не имеют: докторша, врачиха – это жена доктора, врача. Думаю, что и слово «друг» должно употребляться таким же образом. По-моему, в слове «подруга» дружбы меньше… Ирка и я были друзьями, душевно зависели друг от друга, не расставались пятьдесят семь лет.

Юра Крутиков. – Наш класс. – Дочка врага народа. – Экзамены в ВУЗ. – Жизнь в военной Москве.

Второй мой друг из школы, Юра Крутиков, умный, редкостно способный и творческий, был, конечно, со странностью: когда повзрослели, стало ясно, что просто он иной ориентации. В школе он был в меня влюблен – писал стихи, стремился быть рядом и одновременно писал любовные стихи и Вове Демьянову, истинно в меня влюбленному на протяжении многих лет. Мне было пятнадцать, им – шестнадцать. Смотря на сегодняшних детей, понимаю, насколько они быстрее взрослеют. Я была наивна до крайности, но, слава богу, открыта и все рассказывала бабушке (папиной маме), с которой очень дружила. Я, естественно, знала, как возникают дети, но о гомосексуализме понятия не имела. Бабушка очень деликатно объяснила, что бывает такое странное явление и очень часто это бывает природным – как цвет кожи, волос и прочее. Я удивилась, но особого впечатления на меня это не произвело, так как, имея довольно много поклонников, ни в кого не влюблялась, даже накоротко – была весела и свободна до двадцати двух лет, когда влюбилась так, что не дай бог… Расскажу потом.

* * *

Война… Бомбежки, люди по тревоге шли в бомбоубежища и станции метро. Но, твердо веря в судьбу, Шуня мне не позволяла никуда ходить, так как наш подвал в доме XVII века с трехметровой толщиной стен и сводами был тоже вроде убежища, а если вдруг… то хотя бы паники не было. Я очень огорчалась, так как в бомбоубежище в соседнем доме собирался весь двор, с кем до этого играли в лапту и прятки, и было весело, но слушалась и там ни разу не была. И где бы ни находилась, шла домой.

Осенью сорок второго открылись школы, в каждом районе их было немного, в начале следующего года разделились на женские и мужские, но общаться продолжали. Тогда же Сталин ввел погоны в армии (до этого, кто не знает, были петлицы), начал приглядываться к церкви и использовать ее, в школы стали внедрять «куртуазность». Мы из своей женской ходили учиться бальным танцам (падеспань, мазурка – сорок третий год!) в мужскую школу.

Ира Горелик, Таня Правдина, Юра Крутиков – друзья до конца дней

«Женский» класс в те времена был непривычен: не надо было кого-нибудь стесняться. Ходили в юбках, брюк еще не было. Зимой сидели в рейтузах, а весной, не задумываясь, задирали подолы, подтягивая чулки на резинках (колготок тоже еще не было).

У некоторых возникали романы, тогда им собирали что-нибудь надеть для похода на свидание. Раза три в месяц ходили на разгрузку леса на Котельническую набережную (высотки еще не было). Бревна с баржи грузили на машину, и их везли в школу для печки в столовой, а мы тоже возвращались туда же, потому что нам давали «завтрак»: пончики с повидлом, незабываемые!

Я была веселая, спортивная, дружила с половиной класса и была на «высокой» общественной должности: председатель Учкома (ученический комитет). Но… начался прием в члены ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодежи). О том, что можно не вступать, и в голову прийти не могло: заре навстречу! И вдруг меня, жутко любимую общественницу, не принимают!.. Дочка врага народа… Считаю, что в этом был даже плюс: шоково, но глубоко и на всю жизнь просветило мозги. Думаю, даже до цинизма.