Рудольф Нуреев - Мария Баганова

прошлом артист балета и заслуженный деятель искусств – был опытнейшим педагогом, он видел много самоуверенных молодых людей, и точно знал, что далеко не все из них преувеличивают свою одаренность. Встречаются и те, к кому стоит присмотреться. Поэтому он разрешил Нурееву экзаменоваться, еще не зная, что впоследствии не раз об этом решении пожалеет.

Нуреев пробовался в класс народного танца. Когда он показал свой сольный классический номер, комиссия приняла решение зачислить его. Нуреев тогда очень мало что умел, однако в этом странном юноше можно было разглядеть задатки талантливого танцовщика и незаурядные природные способности.

В состав комиссии входила Вера Сергеевна Костровицкая – ученица Вагановой, заслуженная артистка РСФСР, бывшая балерина, выдающийся балетный педагог и автор собственной методики преподавания танца, популярной и востребованной до сих пор. Она определила потенциал приехавшего поступать в училище Рудольфа Нуреева и приняла его на свой страх и риск. Вера Костровицкая сказала ему: «Вы можете стать блестящим танцовщиком, а можете и никем не стать. Второе вероятно». Нуреева это ничуть не обидело, а лишь подстегнуло его рвение к танцу. А Костровицкую он впоследствии вспоминал как одного из талантливейших российских педагогов.

До начала занятий оставалась еще целая неделя. Рудольф Нуреев, остановившись у дочери своего педагога Анны Удальцовой, провел это время с пользой для своего образования: «С самого раннего утра до позднего вечера я изучал Ленинград. В соответствии со временем дня я находил, что город может быть то строгим, суровым, бесстрастным; его каналы и белые каменные дворцы придают ему холодный и сдержанный вид, а затем ночью, со всеми своими студентами на улицах, он становился вновь веселым, оживленным городом. Невозможно устоять от прогулок по Невскому проспекту, вокруг Эрмитажа, Казанского собора… С этой первой своей недели в Ленинграде я находил, что этот город может точно соответствовать любому настроению: часто ностальгическому, меланхолическому, связанному с его прошлым, но вдруг под лучами солнца он становится ярким и улыбающимся, а его древние каменные фасады становятся неувядаемыми, живыми.

Я съездил в Петергоф, посетил летнюю резиденцию царей, теперь восстановленную, которая, как я считаю, находится в самом прекрасном парке, который я когда-либо видел. Когда я позднее прибыл в Вену с ленинградской балетной школой, что-то в Шёнбрунне напоминало мне петергофский парк»[20].

Распорядок дня в училище был достаточно комфортным, а питание – изобильным. На завтрак давали чай и кашу, а иногда и какое-то пирожное. На обед – суп, овощи, мясо и даже сладкое, и примерно то же самое на ужин. Но Нуреев, осознав, что голод ему больше не грозит, завтраки часто пропускал, стремясь подольше поспать.

Занимались балетные по 8–14 часов в день. Им преподавали классический танец, характерный танец, но также и общеобразовательные предметы, а главное – историю искусств. Советский артист балета должен быть всесторонне развитым человеком!

Уроки химии, физики, географии Рудольф ненавидел. Он признавался, что частенько дремал на этих уроках, сказывалась не привитая еще в детстве привычка учиться, заниматься тем, что не интересно. Но уже тогда он стал мечтать о путешествиях, о том, как увидит Грецию, Италию…

О преподавании в собственно балетных классах он годы спустя, уже повидав мир, отзывался с восторгом: «Балетные классы в ленинградской школе такие насыщенные, так хорошо составлены и столь увлекательны, что одно занятие стоит четырех часов в другом месте в Европе»[21].

Рудольф Нуреев поступил в училище в семнадцать лет. Конечно, это было очень поздно – но по тем временам не критично. Образ жизни людей был совсем иным, и порой талантливые танцовщики не сразу определялись с выбором профессии. Поэтому в тридцатые годы ленинградское училище практиковало прием «великовозрастных» учеников на вечерние курсы, а в сороковые возобновило эту практику – по понятным причинам: слишком у многих «правильный» возраст для поступления пришелся на годы войны. Помогло Нурееву и то, что он уже имел некоторую подготовку и знал основы хореографии. Его зачислили в шестой класс, который вел сам директор училища Валентин Иванович Шелков. Но в шестом классе учились подростки, а Нурееву уже исполнилось семнадцать! Конечно, ему было неприятно и обидно заниматься с ними. Так и вышло, что в шестом классе он проучился всего две недели.

Как педагог Шелков был совсем не плох, многие отзывались о нем с уважением, но был он родом из Одессы, а одесситы не привыкли терпеть дерзости. К Нурееву он относился откровенно плохо. Сам Рудольф считал, что с ним обращались как «с отсталым подкидышем из пригородного приюта».

Однажды, вернувшись в общежитие после запрещенной отлучки, – в позднейших интервью Нуреев утверждал, что был в театре на балете «Тарас Бульба», – он обнаружил, что его постель и талоны на питание пропали. Это было формой наказания, коллективного осуждения, принятого в те времена. Сейчас бы подобные действия попали под определение «травли», а в те годы было вполне естественным, что при полном одобрении преподавателей соученики подстраивали пакости тем, кто, как тогда выражались, выбивался из коллектива.

Нуреев не побежал жаловаться и выяснять, что случилось, он просто лег спать на голом полу, а утром, не позавтракав (талоны-то пропали!), отправился в класс. Так как вечером из-за отлучки он пропустил и ужин тоже, а нагрузка была серьезной, Нуреев упал в голодный обморок. Последовало разбирательство и, естественно, виноватым объявили его самого.

Конечно, Шелков мог бы просто выгнать Нуреева, но что-то его остановило. Хотя, может быть, он просто хотел переложить ответственность на кого-то другого.

В юности Шелков учился у совсем тогда еще молодого преподавателя Александра Ивановича Пушкина, поэтому, даже став директором училища, прислушивался к его мнению.

Александр Иванович обладал уникальным даром сочинения учебных комбинаций, – логичных, последовательных, танцевальных и в то же время чрезвычайно полезных для развития координации, «воспитывающих» тело танцовщика. Эта система, призванная сделать тело дисциплинированным, подвижным и прекрасным, превращала его в чуткий инструмент, послушный воле балетмейстера и самого исполнителя. «Звездный класс» – так называли уроки Пушкина. К нему стремились попасть не только премьеры балета Ленинграда, но и со всего мира. У него обучались Михаил Барышников, Юрий Соловьев, Сергей Викулов, Олег Виноградов. Зал, где проводились уроки мастерства, всегда был переполнен.

Шелков отправил Нуреева в класс к Пушкину со следующим комментарием: «Я посылаю Вам одного упрямого идиота – недоразвитого злого мальчишку, который ничего не понимает в балете. У него плохая элевация[22] и он не может правильно держать позиции. Посмотрите сами и, если он будет так же продолжать у Вас, не будет другого