Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

Она и не заметила, как оба очутились в широчайшей постели под атласным одеялом. И тут их тела начали знакомиться друг с другом, руки познавали находящегося рядом.

Страстные поцелуи, горячие объятия сделали то, чего так долго добивался Сергей.

И вдруг он замер в недоумении и крайнем изумлении.

— Да ты что, девственница? — удивлённо спросил он.

Екатерина залилась краской стыда и смущения: восемнадцатый век не был веком девичьей чести, особенно при дворе, здесь стыдились, если девушка долго оставалась невинной...

Сергей Салтыков был первым, кто стал её мужчиной, кто нарушил её девственность. Но потом, лёжа с ней на подушках, он долго и обстоятельно расспрашивал её, как могло случиться, что после девяти лет замужества она всё ещё сохраняла невинность.

Что она могла рассказать ему? Разве о том, что Пётр аккуратно являлся в супружескую постель по вечерам, но и помину не было о близости — сначала это был театр марионеток, который он допоздна устраивал на супружеском ложе, потом он жалобно и слёзно говорил ей о том, как любил и до сих пор любит одну лишь фрейлину Лопухину.

История и в самом деле была грустная. Лопухина пострадала из-за матери — та была первой красавицей при дворе Анны Иоанновны и, угождая своей государыне, как могла унижала бедную Елизавету. И никогда не могла простить ей Елизавета выходку, которая надолго повергла её в уныние и слёзы.

Елизавета послала купить себе изящной материи на выходное бальное платье — это была жёлтая парча, затканная серебряными цветами, и эти краски были особенно к лицу цесаревне.

Как уж узнала Лопухина, что Елизавета раздобыла такую материю, неизвестно, только она выкупила всю такую же материю у английского купца, не скупясь на траты, и обила ею свою гостиную, где должен был состояться приём, на который была приглашена и Елизавета. Диваны, кресла, стулья — всё было отделано жёлтой парчой с вытканными серебристыми цветами.

Всё общество уже собралось, когда вошла Елизавета в своём жёлтом парчовом платье с серебристыми цветами.

Громкий хохот встретил её — она в смущении оглянулась и увидела всю гостиную. Стулья, кресла, диваны, стены — всё было обито такой же материей, из какой было сшито её платье.

Слёзы возмущения и обиды закипели на глазах Елизаветы. Она опрометью кинулась вон, и громовой хохот всех придворных долго преследовал её.

Когда она села на российский трон, первое, что сделала, — придралась к какому-то пустяку, приказала вырезать язык у Лопухиной, высечь её кнутом и отправить в ссылку в Сибирь. Дочерей её, красавиц-фрейлин, она велела отставить от двора и тоже разослала по деревням с приказом не выезжать дальше границ поместий.

Пётр был влюблён в одну из девиц Лопухиных, даже надоедал Елизавете желанием жениться лишь на Лопухиной, и все воспоминания той страшной поры ещё были живы в его голове. Он без конца расписывал жене красоту и тонкость деликатного обращения Лопухиной, разливаясь перед Екатериной в жалости и отчаянии.

Потом, правда, пришёл черёд и других — горбатая герцогиня Курляндская надолго завладела его вниманием, затем одна, вторая фрейлина.

Но всё это были только платонические воздыхания — ни к одной из них он не смел и прикоснуться...

Разве могла Екатерина рассказывать Сергею об этом, разве могла говорить о своём унижении? И она промолчала, отговорившись лишь кое-какими мелочами. Муж отверг её — разве могла она поведать любовнику об этом унижении?

Несколько раз ещё оставляла их наедине Марья Семёновна Чоглокова, твёрдо выполняя наказы императрицы и Бестужева.

И Екатерина забеременела. Но не прошло и месяца, как у неё случился выкидыш. Как будто сама судьба не хотела, чтобы первенец её был от Салтыкова, — выкидыши преследовали её, словно сам организм Екатерины отторгал семя Сергея Салтыкова...

А сама она страстно влюбилась в Сергея — он был её первым мужчиной, нежным и страстным любовником, он заставлял трепетать всё её тело, наполняя его упоительной негой, и она уже не мыслила себе и дня, чтобы не увидеть его. А едва видела, как трепет желания и любви пробегал по всему её телу, уже привыкшему к его ласкам, и она смущалась и краснела, как неопытная девчонка, чувствуя, как падает сердце.

Он разбудил её чувственность, и она, так долго бывшая без мужской ласки и нежности, теперь уже не представляла себе жизни без Сергея.

А Салтыков сердился сам на себя: ему хотелось поскорее выполнить задачу, поставленную ему перед императрицей Бестужевым, и бесконечные выкидыши Екатерины всерьёз беспокоили его.

Кроме того, он уже понимал, что рано или поздно Пётр станет императором, и тогда не спасёт его, Сергея, ничто — Пётр не будет церемониться с любовником своей жены.

И потихоньку от всех, разведывая, где только возможно, старался узнать Сергей, в чём дело, почему Пётр не дотрагивается до своей жены, хоть и аккуратно является на супружеское ложе каждый вечер.

Салтыков побывал даже у немочки-певички, опытной и пышной дамы, которую приводили к Петру к каждому ужину. Он доверительно поговорил с ней, пользуясь своим неотразимым обаянием, и выведал всё, что ему нужно было узнать.

Но как довести до ушей императрицы ту сногсшибательную новость, которую он узнал, кто поможет ему войти в доверие Елизаветы и Бестужева, чтобы предложить свои услуги в этой запутанной тайне?

Лишь одного не понимал Сергей: много было при дворе докторов и лекарей, все они регулярно осматривали Петра, но ни один из них не поинтересовался интимными подробностями его жизни, никто не постарался узнать, почему и через девять лет супружеской жизни у Петра не было детей.

Весь двор присутствовал на этом огромном балу, который давала императрица Елизавета для своих приближённых.

Блистали расшитые шелками и облитые золотом камзолы высших сановников, сияли бриллианты на обнажённых шеях великосветских красавиц, тысячи свечей в огромных люстрах, спускавшихся до половины двухсветной залы, отражались в навощённых паркетах и заставляли жмуриться от этих отблесков.

Екатерина пришла на бал в непривычном наряде. Она решила затмить всех красавиц не броской красотой драгоценных камней, а скромностью и необычностью своего наряда — простое белое платье оттенялось только пунцовыми розами у корсажа и на поясе и такой же пунцовой розой в ненапудренных волосах, каскадом и изящными локонами спускавшимися до половины спины.

И действительно, этот необычный наряд великой княгини вызвал всеобщее изумление и восторг — лишь теперь придворные дамы поняли, что красоту можно оттенить не только бриллиантами и изумрудами, сверкавшими в ушах, на оголённых шеях и на руках, но и естественностью самой внешности, подчеркнув её простотой наряда и изящностью вкуса.