Гавриил Мясников - Философия убийства, или почему и как я убил Михаила Романова

По другой линии, по направлению к Челябинску, по Самаро-Златоустской ж.д. тоже шли эшелоны чехословаков и казаков, но никто их не обезоружил, тогда как это вызывалось моментом: появился Дутов.

И когда обезоруженные нами эшелоны достигли Челябинска, оценив обстановку, они из присмиревших превратились вновь в буйных и распоясались окончательно. Это надо отнести за счет дряхлости, дрянности, рыхлости организации, которая была склонна больше разговаривать, энергично махать руками, выкрикивая грозные слова, а не проявлять нужную энергию действия. И эти обезоруженные казаки и чехословаки обезоружили челябинцев и овладели городом.[28]

А челябинцы знали, кто к ним едет. Знали, и их предупреждали.

Теперь видно, что какая-то рука руководила стягиванием контрреволюционных сил к Челябинску. Почему к Челябинску? Потому что за Уральским хребтом начинается чисто крестьянский район, богатый хлебом, мясом, маслом, но не пролетарскими силами. При этом крестьянство Сибири никогда не знало крепостного права, не знало малоземелья, не знало помещичьей кабалы. И потому сопротивляться сильно не станет. И только тогда, когда, испытав на себе все прелести колчаковско-японской, американско-английской, чехословацкой полицейщины, крестьянство устремилось в леса и организовало партизанские отряды, которые решили исход драки [Так! — Публ.].

Если за Сибирью отрезать еще Украину, то продовольственная база советской власти сузится до чрезвычайности. А основой для этих операций служили казаки районов Дона и Кубани.

Тов. Решетников после обезоружения нескольких эшелонов должен был со своей хваленой ротой, разросшейся до батальона, пойти на финляндской фронт драться против немцев. Здесь он был ранен и вскоре от раны помер.

Вместо него опять выдвинули мы председателя: Борчанинова, Александра Лукича. Он был коренной мотовилихинец. Его отца 10 июня 1905 г. убили казаки на Вышке. Он был руководителем вооруженного восстания Мотовилихи в 1905. Он отбыл каторгу.

Слабостью этого прекрасного товарища, беззаветно преданного борца, теоретически вышколенного пролетария, хорошего оратора — была выпивка. Она ему едва не стоила головы. В то суровое время, когда пролетарии, подтянув животы, умудрялись жить на четверть фунта хлеба из нечистой муки и в то же время состоять в Красной Гвардии, ожидая каждую минуту нападения и каждую минуту быть готовыми на смертную схватку, в это время надо было быть вместе с ними — голодать, холодать, переносить все невзгоды и муки. Горе тому, кто хочет пировать во время хуже, чем чумное. А тов. Борчанинов не поберегся. Когда он был в Мотовилихе, мы знали его слабость. Мы берегли его. Мы скрывали его от глаз. Да и то сказать, что компании подходящей не было. Среда была другая. Меньше проявлялась слабость. А там он попал в другую среду, его прорвало: он был арестован отрядом красногвардейцев на улице Перми в 12 часов ночи, пьяным вдрызг. Участь его была уже решена. И только случайно узнав об этом, я спешно предупредил по телефону, чтобы до моего приезда в Пермь ничего не предпринимали. А сам тут же сел на коня и моментально направился в Пермь.

Это было рано утром. Пермь спала. Я подгонял кучера, несся во всю прыть. Гулко стучали копыта сильной рысистой кобылы, а еще сильнее стучало в груди сердце: неужели не застану?

Вот я и у цели. Вхожу. Говорю свою фамилию красногвардейцу, меня пропускают. Меня вводят в комнату, и что же? Сидит у стола Лукич наш, а под столом валяется Шумайлов, его заместитель.

Лукич протрезвился настолько, что понял обстановку и понял положение. Понял, что его расстреляют.

Я забрал того и другого и уехал.

Наряду со склонностью выпить, он любил начальство и подчинялся ему. Может быть, это друг с другом тесно связано: трудно встать в позу независимого человека, когда знаешь за собой много грехов и грешков!

Сменивши тов. Решетникова на посту председателя, Борчанинов стал принимать участие от г.Перми в разоружении чехословаков, и как-то случайно я его встречаю там, и он мне говорит:

«Ведь если их не обезоружить, то они смогут обезоружить нас и освободить Михаила Романова».

— Как? Разве он здесь?

— Да.

Тут разговора продолжать не пришлось. А я только здесь и узнал, что Михаил Романов в гостях.[29]

Меня удивило только одно. Почему мне не сообщили? Очень странно. И только тут я понял ту нервность пермяков и их паничность, проявленную в вопросах о разоружении. Вот оно что. С этого времени я более чутко стал присматриваться к тому, что делается в Перми. /.../

События бурным потоком несли нас по своему течению.

В Казани городская дума и земская управа взъерепенились и не хотели сдаться, а совет, наполненный мещанами от большевизма, не решался ничего сделать. Да и силенки не хватало. Пришлось послать красногвардейцев Мотовилихи. /.../

Бывали наши отряды во всех уездных городах Пермской губ., и Мотовилиха была грозой и раньше, а тут совсем превратилась в какого-то великана сказочного, который и видит и слышит далеко, далеко.

Во всяком случае, мы не имели никакого писаного права посылать в Казань, Вятку, Тюмень, Екатеринбург и т.д. и т.п.. своих красногвардейцев, но у нас была сила, мы помогали товарищам, у которых этой силы не было или было меньше. И если гудок Мотовилихи был слышен на 15–20 километров в окрестности, то мотовилихинский говорок красногвардейской убедительной речи можно было слышать на тысячи километров. Красногвардейцы как тень ходили за старым миром и укладывали его в домовину, крепко вколачивая гвозди в крышку. Это создало репутацию Мотовилихи. Те, кто хотели бояться, боялись до паники, до ужаса, а те, кто хотели любить, любили.

Грозой была Мотовилиха для старого режима, грозой для режима буржуазии и твердой рукой победоносной революции. Одни ее боялись и ненавидели, а другие любили.

О степени страха, внушаемого Мотовилихой буржуазии, говорит следующий факт.

В начале 1918 года Народный Комиссариат финансов издал декрет о чрезвычайном налоге на буржуазию. Буржуазия саботировала, и деньги приходилось брать силой. Так было повсюду, так было и в г. Оханске.

Местные власти никак не могли заставить буржуазию открыть свои тайники. Буржуазию арестовали. Но толку никакого. Она столковалась и держалась крепко. Едут мотовилихинцы, но и они поделать ничего не могут. Как последнее средство т. Калганов решил показать арестованной буржуазии тень Мотовилихи. Приходит в тюрьму. Собирает всю буржуазию и говорит: «Собирайте Ваши вещи, Вы сегодня едете». — «Куда?» — спрашивают тревожно. — «В Мотовилиху». Неописуемый ужас на лицах. И... тайники с золотом открылись.