Валерия Троицкая - Телеграмма Берия

«Дорогой Лере, На память о дружбе, начавшейся задолго до твоего рождения и в память дорогого друга Маруси. От А. Капица, 19 октября 1995 года, Москва»

Когда в 1923 году наша семья вернулась в Петроград (в 1924 году Петроград был переименован в Ленинград), жизнь была трудной, папа не мог найти работу, жили на то, что зарабатывала мама. Она была детским врачом и ездила по округе, оказывая медицинскую помощь детям, так что дома бывала редко. Папа, в конце концов, нашёл работу в Смольном и служил там экономистом, позже он работал с Сергеем Кировым.

Сначала наша семья жила в одной комнате, в коммуналке, на 3-ей линии Васильевского острова, ближе к Малому проспекту, а потом мы получили квартиру из шести комнат на углу 4-ой линии и Большого проспекта напротив гимназии Жоффе, где, как выяснилось позже, учился мой будущий муж Александр Овсеевич Вайсенберг.

Квартира была роскошной, площадь одной гостиной была около 40 квадратных метров. У меня была своя комната, оклеенная белыми обоями. Была огромная кухня с настоящей печкой и двумя духовками. В своей мороженице делали мороженое, очень вкусное. Утром дрова приносил дворник. В комнате без окна жила моя бабушка Катя и домработница Нюра. Бабушка Катя любила играть в лото, примерно раз в месяц за столом собирались друзья и родственники, увлеченные этой игрой. Каждая клеточка имела своё название, и я принимала в этом активное участие. Нюра готовила угощение.

В 1924 году умер Ленин. При нём Россия вступила на путь государственного капитализма, и тогда казалось, что всё развивается в нужном направлении. Никто не мог ожидать, что нас ждёт впереди. Меня воспитывали домработница Нюра и немка бонна Берта Евгеньевна. У Нюры было много кавалеров и, когда отношения с ними не складывались, она травилась, пытаясь покончить жизнь самоубийством. В качестве яда использовался девятипроцентный уксус, так что дело ограничивалось тем, что она обжигала себе горло.

Берта Евгеньевна была баптисткой, и под её влиянием я в это время своей жизни стала очень религиозной. Через день я ходила в церковь, и из всех религиозных обрядов мне больше всего нравилось причастие, по той простой причине, что во время этого таинства священник наливал вкусное сладкое вино. Я очень осуждала своих родителей за то, что они не ходили в церковь, и угрожала им, что они попадут в ад, если не будут посещать храм. В дальнейшем я совершенно утратила религиозное чувство, что, конечно, неудивительно, учитывая ту обстановку, в которой я росла и формировалась как личность.

Мой папа, Троицкий Алексей, был на редкость славным и мягким человеком. Мама же была очень волевая, и я бесконечно благодарна ей за то образование, которое она заставила меня получить. Потому что мы все от природы ленивы, но мне была создана такая жизнь, когда у меня не было ни одной свободной минуты с раннего утра до позднего вечера. Сначала была школа, после школы была учительница иностранного языка, потом я играла на рояле, потом шла в музыкальную школу, после музыкальной школы балет и после балета я ложилась спать.

В семь лет я поступила в знаменитую немецкую школу «Петершуле», где всё преподавание велось на немецком языке, русский был иностранным языком. Все мои подруги говорили на немецком языке. В девять лет ко мне приставили француженку, которая практически не говорила по-русски, мадам Филибер.

Мама и папа работали, а Берта Евгеньевна и мадам Филибер ездили со мной на дачу и говорили со мной только на немецком и французском языках. Конечно, такое образование и воспитание встречались в семьях довольно редко. А вообще это было доступно. В то время языки никто не изучал, считалось, что это не нужно, и бонны, и гувернантки, попавшие в Россию ещё до революции, не знали, куда себя деть. Для них это был способ прожить лето на природе.

Потом меня отдали в музыкальную школу, и меня учила замечательный музыкальный педагог Анна Даниловна Мазепа-Артоболевская.

В конце 1970-х годов Анна Даниловна жила в Москве на улице Чкалова в районе Курского вокзала. Я привела к ней своего пятилетнего внука и была снова очарована этой необыкновенно талантливой женщиной. Про моего внука, посадив его к себе на колени, она сказала: «Ваш Илюша будет замечательным музыкантом».

Удивлённая этим заявлением, поскольку Илюша не обнаруживал никаких музыкальных способностей, я спросила: «Почему?» Анна Даниловна ответила: «Потому что он тяжёленький».

К сожалению, её прогнозы не оправдались, правда, уже в более сознательном возрасте Илюша стал играть на гитаре и ругал меня и мою дочь за то, что мы не дали ему музыкальное образование.

Я же, благодаря настойчивости моей мамы и собственному покладистому характеру, получила прекрасное музыкальное образование и даже окончила музыкальный техникум. Это мне очень многое открыло: научило понимать музыку, ходить в консерваторию, знакомиться и общаться с интеллигентными людьми.

В 1929 году нашу семью уплотнили, отняли гостиную. К нам поселили семью геологов, которые были больны туберкулёзом и мылись в общей ванной. Через несколько лет мы переехали в квартиру на Кировском проспекте, дом 8, где я прожила до 1947 года, в эту квартиру из родильного дома привезли моих детей, двойняшек Катю и Петю.

Вскоре после возвращения из родильного дома я получила поздравление от близкого друга нашей семьи Леонида Капицы[6]:

Лерочка, милая, поздравляю тебя от всей души!

Поцелуй бабушку Марию Владимировну. Я буду экстренно готовиться к роли дяди, достающего воробушка, и придумывать ответы на вопросы типа: «Дядя, почему у тебя на голове нет волосиков?»

Лерочка, ещё раз поздравляю тебя!

Целую,

Лёня

4 мая 1946 года.

Сегодня я в школе очень волновалась, потому что предстояла поездка на дачу. Сегодня нас распускали, и я должна была поехать на поезде 4 часа 50 минут. Шестой урок у нас было рассказывание, с которого я, понятно, «смылась». Выйдя из школы, я помчалась к трамвайной остановке. К моему счастью, «пятёрка» (номер трамвая) быстро подошла, и я влезла в трамвай. Впереди шёл какой-то вагон, и «пятёрка» шла довольно медленно. Я злилась на шедший впереди вагон, но ничего не могла поделать. Наконец, я переехала мост, и пятёрка пошла гораздо быстрее. Слезла я с трамвая и побежала домой. Поеду или нет — эта мысль волновала меня с самого утра. Днём должны были позвонить по телефону по этому вопросу. Но вот я уже у дома, быстро вбегаю на лестницу и звоню изо всей силы. Мне отворяют дверь, и я врываюсь в квартиру и спрашиваю громко — поеду или нет. Нюра (наша домработница) мне отвечала печально — нет, не поедешь. Всё настроение у меня упало. Я стояла в кухне в пальто, свесив голову вниз. Вдруг Нюра весело засмеялась и закричала: «Собирайся, собирайся скорей, ты с девочками поедешь». Я, как козёл, подпрыгивая, помчалась через коридор. Положила портфель на окно, разделась и побежала в комнату. Я сложила в маленькую корзинку книги и тетради и немного белья. Через некоторое время Нюра мне дала обед, и я начала есть. Скоро пришла мама, я уже кончила обедать и стала играть на рояле. Скоро мама кончила есть, я начала одеваться, простилась со всеми, и мы с мамой и Нюрой вышли. В трамвае было очень много народу, но мы сидели. Когда мы подъезжали к вокзалу, нам казалось, что мы опоздаем, но мы увидели, что на часах было лишь двадцать минут четвёртого. Мы спокойно сошли с трамвая и направились к кассе. Там уже стояла моя подруга Аста. Почти что сейчас же пришла Дуся, и мама взяла для нас билеты, но до этого кассир не хотел давать нам билеты, потому что нужен пропуск. Но пропуск нужен только после 16 лет. И вот мы все подскочили к кассе и показали свои физиономии. Кассир посмеялся и дал нам билеты, но предупредил, что нас арестуют. Мы на эти слова не обратили никакого внимания и сели в поезд. У Асты и Дуси была школьная бумажка, в которой было написано, что им меньше 16 лет. У меня же не было и этого, я позабыла взять бумажку. Но вот поезд тронулся, и мы поехали одни. Вся дорога у нас прошла очень весело. Мы то смеялись, то рассказывали друг другу анекдоты. Когда проходил контролёр, то мы примолкали. Рядом с нами сидели какие-то молодые люди, они были нетрезвые и боролись. Мы чуть не спрятались под скамейку от страха. Через некоторое время мы приехали на станцию Васильево и слезли с поезда. Была чудесная погода. Небо было голубое, солнышко ласково светило. Мы отошли от станции. Тут уже было совершенно тихо. Лишь редкие гудки паровоза нарушали спокойную тишину. Лес, через который мы шли, был сосновый. Так прошли мы версты две-три. Начинало уже солнце садиться за лес. Мы остановились, поражённые красотой этой картины. Весь лес освещался золотисто-красной краской. И вот солнце село. Сразу же стало темней, только белизна снега поддерживала свет. Было почти что темно. Тёмные задумчивые ели и сосны стояли, опустив свои ветви. Лес казался угрюмым. Но вот мы вышли на мост. Хотели идти через озеро, но побоялись. Странно было, что с моста не было видно огня из нашего дома, но мы пошли дальше; дойдя до конца моста, мы увидели столб, на котором была следующая надпись: «Стоп, пограничная полоса, вход без пропуска воспрещён». Ну, мы и остановились. Аста сказала: «Ну и стоп и ни с места». Мы засмеялись и пошли дальше. Скоро мы дошли до дома, где ГПУ. Около него мы прошли молча, всё-таки мы ещё немного боялись. Но вот мы прошли этот дом и вздохнули легко и пошли свободнее. Когда осталось ещё несколько шагов до дому, мы побежали к даче. Придя на дачу, мы поняли, что Розалии Андреевны нет дома. Она была в гостях. Было уже восемь часов. Мы покушали и легли спать.