Николай Непомнящий - Леонардо да Винчи. Опередивший время

Мировоззрение Альберти сложилось по-настоящему и окончательно не в годы его учения и не в годы служения папам в Риме, а в те годы, когда он во Флоренции приобщался к интересам артистической богемы и гуманистической интеллигенции и одновременно нашел контакты со своим классом. Под этими перекрестными влияниями он нашел свой настоящий путь.

Леон-Баттиста был незаконнорожденным. От отца он получил фамильное имя, родственные связи и образование, но пути в жизни должен был прокладывать самостоятельно. Его увлек творческий пафос больших художников, и он потянулся к их кругу, чувствуя, что может не только принять участие в их работах как артист, но, что важнее, прийти к ним на помощь благодаря своим знаниям, как ученый и писатель. Он знал, что Брунеллески, практически прекрасно знакомый со строительной механикой, неспособен сформулировать ее основы теоретически; что тот же Брунеллески, как и Учелло, как и умерший гениальный Мазаччо, одолевали мало-помалу возникающие трудности, но не умели дать своим практическим достижениям понятного и убедительного словесного выражения.

Донателло успешно искал и находил истинные пропорции человеческого тела, но ему и в голову не приходило, что нужно было говорить о том, как он их нашел и каковы они. Он понимал, что всем этим художникам мешает изложить их знания прежде всего одно: отсутствие "школьной" подготовки.

В боттегах художников делалось много научных открытий на ходу, и они передавали свой опыт из поколения в поколение. Некоторые из художников пробовали изложить свои знания на бумаге. Но эти так называемые мозговые атаки были в конце концов всего только ученой кустарщиной. Типичный ее образец — "Комментарии" Гиберти, о которых говорилось выше.

Конечно, ни Альберти, ни вообще кто-либо из ученых никогда не был бы в состоянии хотя бы частично разрешить столько научных задач, если бы этому не благоприятствовала вся социальная обстановка. Расцвет деятельности Альберти приходится на 40—50-е гг. XV в.

То был один из самых блестящих моментов в истории Флоренции. Не замечалось еще никаких признаков упадка. Торговый капитал царил безраздельно. Все ему подчинялось. Торговля, промышленность, кредитное дело процветали. В кассах богатых купцов росла свободная наличность, и от избытка барышей они отдавали немало на украшение своих жилищ, церквей, общественных зданий и жизни вообще. Никогда празднества не были такими пышными и не длились так долго. Но деньги тратились с политическим расчетом: чтобы могли заработать художники и ремесленники, чтобы трудящиеся основательнее забыли тяготы своей повседневной жизни, созерцая сказочное великолепие на праздниках.

Буржуазия спокойно наслаждалась своими богатствами. Опасные классовые бои были уже позади.

В круг интересов гуманистической науки вошли одновременно математика и география, экономика и механика. Географии вменялось в задачу искать торговле новые рынки, экономика и техника должны были рационализировать промышленность.

Флорентийские купцы являлись людьми предусмотрительными. А интеллигенция сейчас же восприняла новый социальный заказ. Надо было бросать рассуждение о лицемерии и добродетели и писать о вещах, практически нужных: о том, как усовершенствовать прядильные и ткацкие приборы, как улучшать пути сообщения, чтобы становился дешевле транспорт, как поднимать урожай, как вести хозяйство в обширных имениях, чтобы оно давало больше дохода.

Пьеро да Винчи поступил очень разумно, решив отдать сына в боттегу Андреа Верроккьо. Боттега Верроккьо уже давно была своего рода показательной мастерской, куда обращались художники Тосканы и соседних областей, чтобы меняться друг с другом практическим опытом, делиться собственными открытиями, знакомиться с результатами чужого мастерства, новых методов и приемов. Никто лучше Андреа не сумел бы стать центром такого живого общения. Очень широкий по своим интересам — ювелир, резчик, живописец, музыкант, он внимательно следил за всякого рода открытиями, полезными для искусства. Он "с молодых лет занимался науками, особенно геометрией", отмечает Вазари, называя его художественную манеру жесткой и грубоватой. Но Вазари не заметил, что эти стилевые особенности Верроккьо придавал своим произведениям умышленно, до определенного момента — пока считал их элементами известной остроты рисунка. Когда он понял, что они рисунку вредят, он быстро от них избавился — вероятно, не без влияния Леонардо.

К моменту появления Леонардо в мастерской Андреа Верроккьо он мог познакомиться со всеми работами Леона-Баттисты Альберти, написанными но-итальянски, то есть на том языке, который, по мнению некоторых лингвистов, сформировался на основе народной латыни из флорентийского диалекта. Недаром ведь он смолоду интересовался науками. И его юный ученик, которому начальное обучение и годы отрочества дали уже достаточную теоретическую подготовку, скоро усвоил наряду с азбукой "рисовального искусства" и это особенное внимание к научным вопросам: стремление выяснить, насколько искусство нуждается в науке и как наука должна оплодотворять приемы искусства.

Леонардо, вероятно, начал, как и другие до него, с изготовления ювелирных изделий и от них перешел к скульптуре. Он вылепил несколько женских и детских головок, и Вазари отмечает одну особенность этих его первых опытов: женские головки были смеющиеся. Леонардо уже тогда искал тайну изображения улыбки. Самой известной из работ юного Леонардо, не потерявшейся, подобно многим другим, является ангел на верроккьевой картине "Крещение Христа" (находится во флорентийской галерее Уффици). "Верроккьо, — говорит Вазари, — поручил Леонардо написать ангела, держащего одеяния. И хотя тот был юнцом, однако выполнил это так, что ангел Леонардо вышел много лучше, нежели фигуры Верроккьо". Вазари добавляет, что Верроккьо так был расстроен явным превосходством своего ученика над собой, что с тех пор не прикасался к кисти.

Последнее неверно: Вазари любил такие чисто литературные эффекты и не очень смущался тем, что его утверждения противоречат фактам. "Крещение Христа" написано в 70-х гг. XV в., а боттега Верроккьо работала и принимала заказы значительно позднее. Гораздо удивительнее, что некоторые из историков искусства упорно не хотят признать, что ангел Леонардо резко выпадает из стиля всей картины и не мог быть написан самим Андреа.

Когда Леонардо рисовал безо всякой цели, то есть просто развлекался, то чаще всего покрывал бумагу профилями. Это стало его привычкой. Он сделал десятки набросков, более или менее похожих: суровый старик и красивый, почти женственный юноша. Если не выходить за рамки искусства, то можно сказать, что они символизируют столкновение грации и воображения с суровой дисциплиной научного подхода к предмету.