Михаил Штереншис - Зигмунд Фрейд

Ни один сон, утверждает Фрейд, не является до конца бессмысленным, каждому из них, как полноценному душевному акту, присущ определенный смысл. Но это, допустим, не ново — любая цыганка-гадалка скажет то же самое. В каждом сне проявляет себя не высшая правда, не божественная, не внечеловеческая воля, но зачастую самая затаенная, самая глубокая воля человека. Но Фрейд идет дальше гадалок. Этот вестник не говорит языком обыкновенной нашей речи, языком поверхностным — он говорит языком глубины, языком бессознательного. Поэтому мы не сразу постигаем его смысл и его назначение; мы должны сначала научиться истолковывать этот язык. Новая, подлежащая еще разработке наука должна научить нас закреплять, постигать, переводить на понятный нам язык то, что с кинематографической быстротой мелькает на черной завесе сна. Ибо, подобно всем первобытным языкам человечества, подобно языку египтян, халдеев и мексиканцев, язык сновидений пользуется исключительно образами, и всякий раз мы стоим перед задачей претворить его символы в понятия.

Эту задачу — преобразовать язык сновидений в язык мысли — берет на себя Фрейд, имея в виду нечто новое и характерное для его метода. Если старая пророческая система толкования снов пыталась познать будущее человека, то вновь возникшая психологическая система, прежде всего, хочет вскрыть его психобиологическое прошлое, а с ним вместе и подлинное его настоящее. Иными словами, если человек разберется в своем прошлом, он сможет понять свое настоящее и более или менее спрогнозировать свое будущее. Только по видимости наше выступающее в сновидениях «я» идентично нашему «я» бодрствующему. Так как времени во сне не существует (не случайно мы говорим «с быстротою сновидения»), то во сне мы представляем совокупность всего, чем были когда-либо и что мы теперь; наше «я» одновременно и младенец, и отрок, человек вчерашнего дня и человек сегодняшний, суммарное «я», итог не только текущей, но и прожитой жизни, между тем как наяву мы воспринимаем единственно наше мгновенное «я». Всякая жизнь двойственна.

В глубине, в каких-то закоулках лобных долей нашего мозга, в бессознательном мы являем собою совокупность нашей личности, былое и настоящее, первобытного человека и человека культурного в их нагромождении чувств, архаические остатки некоего пространного, с природой связанного «я», а вверху, в ясном, режущем свете дня — только сознательное, преходящее «я». И эта универсальная, но смутная жизнь сообщается с нашим преходящим существованием почти исключительно ночью, при посредстве таинственного гонца во тьме — сновидения; самое существенное, что мы в себе постигаем, узнаем мы от него. Только тот, кто знает свою волю не только в пределах сознания, но и в глубине своих сновидений, догадывается, поистине, о том итоге пережитой и преходящей жизни, который мы именуем нашей личностью. В дальнейшем, как ни странно, врачи приняли значение снов, но трактовали их проще: начинающийся болезненный процесс, который еще не проявил себя, может найти путь в сон человека. Так, например, женщине снится, что собака кусает ее за ногу, а через день-два после такого сна на ноге появляется нарыв из-за незамеченной царапины.

Сновидение — это клапан для нашего чувства. Ибо в слабое и бренное наше тело вложено слишком много могучих страстей, непомерное жизнелюбие и непомерная жажда утех, и как мало желаний из миллиарда имеющихся налицо может удовлетворить рядовой человек в пределах мещански размеренного дня! Едва ли тысячная часть наших вожделений воплощается в жизнь; и вот неутоленная и неутомимая, в бесконечность простирающаяся жажда томит каждого, вплоть до хозяина ларька, мусорщика и уборщицы в супермаркете.

Каждого из нас обуревают сексуальные влечения и бессильное властолюбие. Из несчетного числа проходящих мимо нас женщин каждая в отдельности вызывает в нас мгновенную страсть, и все эти неизжитые порывы, позывы к обладанию змеиным, ядовитым клубком скапливаются в подсознании, с раннего утра и до поздней ночи. Но вот ложится мужчина спать, и снится ему, что его назначили начальником женской колонии в далеком лагере ГУЛАГа и что он там царь и бог, а кругом — пораженные в правах женщины. И ложится женщина спасть, а ей снится, что ехала она ночью на авто, притормозила на обочине, а рядом разбился «мерседес» мафиози, а в нем три сумки денег.

И лишь Фрейд устанавливает впервые, что сновидения необходимы для утверждения душевного нашего равновесия. Если бы ночные видения не давали исхода всем этим подавленным желаниям, могла ли бы душа не разлететься под таким атмосферным давлением или не прорвать себе выхода в преступление? Выпуская наши вожделения, непрестанно утесняемые в пределах дня, на свободу, в безобидные области сновидений, мы снимаем тяжкое бремя с нашего чувства, мы освобождаем путем такого самоотвлечения нашу душу от угнетенности, подобно тому как наше тело освобождается во сне от усталости. Книга о сновидениях была первой книгой Фрейда, на которую обратили внимание не только врачи, но и вообще «публика».

В следующем 1901 году появляется монография «Психопатология ежедневной жизни». Как всякое великое и многогранное прозрение, с ног на голову переворачивающее культурный мир, фрейдизм вызвал разнообразную гамму чувств, от страстного восхищения до желчной ненависти. Да, то, что «в воздухе носится» про Фрейда, — это просто безобразие, подрывание основ нравственности и морали, злостный поклеп на несчастного homo sapiens. Во-первых, выясняется, что о сознательном как об основополагающем принципе строения личности, бессовестно униженной психоанализом, говорить не приходится. Во-вторых, бессознательное каким-то подлым образом пролезает в сны и делает их очень непристойными. Оказывается, что в этом бессознательном властвует совершенно неприличная сексуальная энергия, в просторечии «либидо», которая обрекает всех, в том числе и ангелоподобных человеческих малюток, на муки еще с пеленок.

Отсюда проистекает смутно известный эдипов комплекс — мерзость, мерзость и мерзость, а также теория образования каких-то малопонятных неврозов, которыми почему-то страдают все. Но это еще не конец. Позже Фрейд разработал теорию о религии как о мощном древнейшем неврозе человечества. Такое уж совсем вынести нельзя. Фрейд тщательнейшим образом искал в своих детских воспоминаниях значительные детали. Некоторые результаты были опубликованы в «Толковании сновидений», но часто эти воспоминания подвергались серьезной переработке в рассказы со скрытыми мотивами. Некоторые воспоминания можно найти в письмах, которые он не намеревался публиковать или же приписывал кому-то другому. Даже там, где Фрейд кажется совершенно откровенным, на самом деле он скрывает или изменяет информацию о себе.