Мишель Пастуро - Синий. История цвета (Фрагменты книги)

Быть может, и романтизма вообще, ибо любовь к чудесному голубому цветку распространилась далеко за пределы Германии: стихотворцы принялись воспевать его на всех европейских языках и наделять всеми поэтическими достоинствами. Он стал цветом любви, меланхолии и мечты; когда-то он уже играл эту роль — в средневековой поэтической традиции, где впервые была придумана игра слов: "ancolie" (французское название голубого цветка водосбора) и "melancolie". Вдобавок поэты, писавшие об этом цвете, кое-что позаимствовали из народной мудрости, из пословиц и поговорок, в которых увлекательные небылицы и истории про фей с давних пор именовались "синими сказками" (contes bleus), а некое идеальное, редкое и неуловимое существо — "синей птицей".

Нежная романтическая синева, эмблема чистой поэзии и безудержной мечты, просуществовала долгие десятилетия, но со временем несколько преобразилась, потемнела и огрубела. В Германии мы до сих пор встречаем её в выражении "blau sein", что значит "быть пьяным": немецкий язык прибег к синему цвету, чтобы дать представление о затуманенном рассудке и притуплённых чувствах человека, который слишком много выпил; тогда как французский и итальянский для той же цели используют соответственно серый и черный. В Англии и в Америке есть выражение "the blue hour" (буквально "синий час") — это время, когда заканчивается рабочий день и мужчины (а порой и женщины) вместо того, чтобы сразу пойти домой, проводят часок в баре за выпивкой, стараясь забыть свои огорчения. Ассоциативная связь между алкоголем и синим цветом возникла еще в Средние века; во многих руководствах по красильному делу говорится, что при крашении вайдой (для которого обычно применяется не очень сильная протрава) можно вместо протравы использовать мочу пьяного: от этого окраска будет более прочной.

Но теснее всего с немецкой романтической синевой связан блюз, музыкальный жанр афроамериканского происхождения, зародившийся предположительно в 70-е годы XIX века: это пьеса в медленном темпе, размером четыре четверти, передающая меланхолическое состояние души. Англо-американское слово "blues", которое многие языки заимствовали без всяких изменений, представляет собой сокращенное словосочетание "blue devils" (синие демоны), означающее меланхолию, смутную тоску, хандру (во Франции для обозначения такого состояния используется чёрный цвет). Есть ещё одно, близкое по смыслу английское выражение: "to be blue", или "in the blue", его немецкий эквивалент — "alles schwarz sehen", итальянский — "vedere tutto nero", французский — "broyer du noir", что значит: "видеть все в черном свете". <...>

Великая французская революция не только дала жизнь национальному трёхцветному флагу, но и на некоторое время одела в синюю форму солдат, сражавшихся сначала за Республику, а потом за всю Францию. Тем самым она превратила синий в "политический" цвет, цвет защитников Республики, затем — умеренных республиканцев, а позднее — либералов и даже, как это ни странно, консерваторов.

До Революции солдатские мундиры разных полков существенно отличались друг от друга, и, хотя преобладающим цветом был белый, в целом получалась весьма пёстрая цветовая гамма. Так же, впрочем, обстояло дело и в большинстве иностранных армий (кроме прусской, где солдаты с конца XVII века носили тёмно-синие мундиры, и английской, где с 1720 года солдатская форма стала красной). Однако в канун Революции солдаты французской гвардии, элитного полка, сформированного в 1564 году и служившего непосредственно королевскому дому, носили синюю форму. Именно они в июле 1789 года братались с народом и, перейдя на сторону восставших, участвовали во взятии Бастилии. Многие из этих солдат затем завербовались в воинские подразделения, которые набирала парижская национальная гвардия, и сохранили свои старые мундиры. Год спустя синюю форму парижского ополчения надели солдаты-ополченцы в других крупнейших городах Франции, а в июне она была объявлена национальной формой. С этих пор синий, наравне с триколором, стал эмблематическим цветом всех тех, кто выступал за революционные идеалы. Синий противопоставляли белому (цвету короля) и черному (цвету духовенства и австрийского императорского дома), которые стали символами контрреволюционных сил. Когда осенью 1792 года во Франции была провозглашена республика, синий, как и следовало ожидать, стал цветом республиканских мундиров: несколько декретов, изданных в конце 1792 и начале 1793 года, ввели синюю форму сначала для пехотных полубригад, а затем и для всей регулярной армии, и, наконец, для революционных военных соединений, которые формировались в течение 1793—1794 годов.

Итак, синий цвет уже стал военным и республиканским; но политическим он стал лишь во время Вандейских войн. Когда республиканцы в синих мундирах вступили в кровопролитные бои с одетыми в белое роялистами, синий цвет приобрел идеологическое измерение; именно в это время возник хроматический антагонизм — синие против белых, которым будет отмечена политическая жизнь Франции в течение всего XIX столетия. Однако если роль белого за эти годы не менялась — он оставался цветом монархистов, — то синий постепенно терял свой политический радикализм: левые силы, социалисты и экстремисты предпочитали выступать под красным флагом. А начиная с революции 1848 года синий вообще потерял свое революционное значение и стал цветом умеренных республиканцев, затем центристов и, наконец, при Третьей республике, когда монархисты утратили всякую надежду на восстановление королевской власти, — цветом правых республиканцев. Теперь синий был гораздо ближе к белому, чем к красному.

Иначе говоря, решающую роль в формировании современных политических цветов сыграла Великая французская революция. Но одеть всех французских солдат в синее ей удалось ненадолго: в конце XVIII века было очень трудно достать индиго. Этот краситель привозили из Индии или из Нового Света, морским путем, и Франция, хоть у неё и были колонии в Америке, в этих поставках сильно зависела от других стран, в частности, от Англии. А с 1806 года, когда была установлена континентальная блокада, американский продукт, необходимый для окрашивания мундиров французских солдат в синий цвет, стал и вовсе недоступен. Наполеон спросил ученых, нельзя ли возобновить культивацию вайды и изготовление из неё промышленной краски; ему объяснили, что результатов придется ждать слишком долго. Тогда он поручил химикам разработать новый технологический процесс, позволяющий получать краску для ткани из берлинской лазури. Талантливый химик Ремон изобрёл соответствующую технологию, но желаемых результатов она не принесла. Вплоть до падения Империи и даже в первые годы Реставрации одевать всю французскую армию в синюю форму было весьма затруднительно. Тем временем англичане развели в Бенгалии огромные плантации индиго, и с наступлением мирного времени Франция снова попала в зависимость от Англии.

Вот почему в июле 1829 года король Карл X распорядился, чтобы солдаты пехотных частей вместо синих брюк носили красные — из ткани, окрашенной мареной. Этот растительный краситель имелся в достаточном количестве: в середине ХVIII века, стараниями физиократов{13}, марену стали выращивать снова, и в некоторых областях Франции (Провансе, Эльзасе) ее усовершенствовали и модернизировали. Затем с 1829-го по 1859-й красные брюки постепенно стали частью солдатской формы во всех родах войск; до 1915 года их носили с шинелью темно-синего цвета. Возможно, именно эти брюки из ткани, выкрашенной мареной в очень яркий красный цвет, стали виновниками огромных потерь, которые понесла французская армия в начале Первой мировой войны. В других странах уже за несколько десятилетий до этого отказались от слишком ярких красок и ввели форму неброских цветов, сливающихся с окружающим пейзажем: у британских солдат была форма цвета хаки (английские войска в Индии надели её ещё в середине XIX века), у немцев, итальянцев и русских — серо-зелёная, у австро-венгерской армии — серо-синяя. Некоторые генералы понимали, что французским военным необходима полевая форма, более соответствующая современным способам ведения войны; но очень многие утверждали, что отказаться от красных брюк было бы большой ошибкой. Так, за три года до войны, в 1911 году, бывший военный министр Этьен заявил: "Убрать из военной формы всё, что имеет хоть какой-то цвет, что придаёт солдату весёлый, жизнерадостный вид, и облачить его в тусклые, унылые тона — значит, во-первых, пойти против национального характера, а во-вторых, не дать военным выполнить традиционные функции, неотделимые от их профессии. В красных брюках есть нечто национальное. <...> Красные брюки — это Франция".

И вот результат: в августе 1914 года французские солдаты отправились на передовую в ярко-красных брюках, и не исключено, что этот слишком броский цвет стоил жизни десяткам тысяч человек. В декабре было решено заменить красные брюки синими — тусклого, серо-синего, "скучного" оттенка. Но чтобы достать синтетическое индиго для окраски ткани в таком количестве, которого хватило бы на брюки для всех французских солдат, требовалось время. И только весной 1915 года им выдали синие брюки нового, невиданного доселе оттенка. Этот оттенок получил название "синева горизонта": считалось, что он напоминает неопределенный цвет линии, которая на горизонте отделяет небо от земли (или от моря). Новый цвет также был проникнут национальным духом, он вызывал ассоциацию с пресловутой "синей линией Вогезов", столь дорогой сердцу Жюля Ферри{14}; глядя на него, французские патриоты должны были представлять себе подёрнутый синеватой дымкой силуэт Вогезских гор, за которыми находятся Эльзас и Лотарингия, и чувствовать братскую солидарность с населением двух этих областей, с 1871 года живущим под немецкой оккупацией.