Евгений Осетров - Живая древняя Русь. Книга для учащихся

Год за годом, десятилетия за десятилетиями отсчитывал время маятник, менялись часовщики, — механизм требовал постоянного наблюдения, опытного глаза, умелых рук. Случались и всевозможные происшествия. Поэтому, получая назначение, часовщик давал слово, как было сказано в старинном документе: «У дела на Спасской башне в часовниках не пить, не бражничать, зернью и карты не играть, и табаком не торговать, воровским людям стану и приезду не держать и с воровскими людьми не знаться». В этих словах мы слышим живую московскую приказную речь, звучавшую некогда у кремлевских стен.

Когда я гляжу на Спасскую башню, ставшую олицетворением столицы, то я всегда думаю, что она сродни среднерусскому небу, неторопливо плывущим облакам, туману, ползущему на рассвете с Москвы-реки, елям и березам, выращенным в наши дни у кремлевской стены. Без нее, как и без Ивана Великого, нельзя представить и старый, и новый московский пейзаж. Мало кто знает, что нижний главный массив башни имеет двойные стены, между ними находится каменная лестница.

Руку, читатель! Поднимемся по уступам, пройдем по кирпичам, на которые ступало не одно поколение. Башня имеет десять этажей. Когда вы поднимаетесь на самый верх, то перед вами открывается — вместе с хлынувшими потоками света — панорама Кремля, Красной площади, окружающих улиц, просторы реки, струящейся неизменно, как и в дни Юрия Долгорукого… Все изменили века, невозможно разглядеть семь знаменитых холмов, нет лесной и полевой дали, как при Иване Калите, но небо и вода — все те же. Они воплощают в себе вечность.

Народ всегда любил и почитал Спасскую башню, как святыню. Когда старинные куранты еще в прошлом веке начинали играть «Коль славен» и «Марш Преображенского петровского полка», все на площади снимали шапки. Через ворота было принято проходить в Кремль без шапки. Нарушителей народ незамедлительно наказывал. Через Спасские ворота отправлялись в поход полки, проходили торжественные народные процессии, триумфальные шествия, встречались знатные иноземные гости и послы. В особых случаях проход устилали дорогим красным сукном, украшали ветками вербы.

Много событий повидала Спасская башня, запомнившая и Петра Первого, и знаменитого архитектора Василия Баженова, Наполеона и его маршалов — в войну двенадцатого года она только по счастливой случайности избежала гибели. Менялись часовщики, ремонтировались и заменялись механизмы, но стрелки упрямо двигались. В Октябре семнадцатого года в Кремле шли бои. Была повреждена и Спасская башня. Второго ноября стрелка часов замерла на циферблате, умолк башенный бой.

По указанию В. И. Ленина кремлевский слесарь Н. В. Беренс отремонтировал часы. Ленин был этим очень доволен и назвал кремлевские куранты «главными часами государства». Московское время снова начало свой бесконечный бег, — в этом простом эпизоде было нечто, имеющее глубокое символическое значение.

Теперь, когда ты, читатель, услышишь, как звенят часы в Кремле, ты подумаешь, верно, о том, что это непросто сигналы точного времени. Нет, голос башни — голос минувших веков — заставляет нас думать и о грядущем.

Находясь в Кремле, нельзя не испытать особого волнующего чувства, которое мне хочется назвать чувством Москвы. Оно с трудом поддается определению, и истоки его кроются в очаровании Кремля, в гениальной полихромии его разновременных памятников, столько говорящих открытому душевному взору. Кремль строила вся страна, и теперь откуда бы вы ни приехали — из костромских или вятских лесов, из Киева или с Волги, Оки, Клязьмы, — вы почувствуете в нем родное и близкое. Вот фризовый поясок, охвативший белокаменное строение; он пришел сюда, конечно, из Владимирского Ополья, из суздальской полевой стороны. В умелой кладке другого строения чувствуется рука псковитян, которые были прирожденными каменщиками и умели строить так, что их стены могут смело соперничать с вечностью. Этот колокол привезен из Ростова Великого, чтобы напомнить Москве о звонах, несущихся на просторах озера Неро. А вот пушка, отлитая умельцами из Мурома на Оке.

Лев Толстой однажды заметил: «Глядя на Москву, каждый русский понимает, что она мать». Москва началась с Кремля, и поныне без кремлевских сооружений великий город даже нельзя представить. В обширной Москве много прекрасного, величественного, трогательного, удивительного, но Кремль, как говорят в народе, — всему голова. Стены его подобны магниту, тянущему к себе с неодолимой силой; удивительное волнение пробуждают в сердце башни — у каждой из них своя особая слава.

Кто из нас не любовался в Москве старыми ампирными особняками с колоннами и мезонинами, построенными в минувшем веке, отличающимися какой-то домашностью облика? Эти дома очень хороши и напоминают в современном городе случайно появившиеся на улице декорации к «Евгению Онегину»: вот-вот выйдет оперный герой, пройдет семейство Лариных. Знаменитые московские усадьбы в городе, Сивцев Вражек и Собачья площадка — невозвратимая архаика… Кремль же непостижимым чудом органично вошел в современный урбанистический пейзаж, придав ему единственный и неповторимый облик. Все мы любим художественные гнезда — Кусково, Архангельское, Останкино… Чувство радостного и всепоглощающего волнения вызывают в нас давние стражи Москвы — монастыри-крепости Донской, Новодевичий, Симонов, Новоспасский… Но все это островки былого, напоминающего далекие и недостижимые миражи. Смотрильная же башенка Теремного дворца и нынче глядит далеко вперед, груз былого не мешает ей быть по-детски наивной и веселой. Кремль живет, он — настоящее, он — не видение, а явь. Его «зело пречудные палаты», как говорили в старину, и сегодня овеваются воздухом современности.

Есть несколько олицетворений Москвы, таких, как, скажем, бронзовая четверка несущихся коней и правящий ею Аполлон, — знаменитая квадрига, украшающая Большой театр, или появившаяся недавно Останкинская башня, пронзающая облака телевизионной иглой. Но, пожалуй, не менее известны такие столичные долгожители, как Царь-колокол и Царь-пушка. Без их изображения не обходится ни один пyтeвoдитeль по Москве, их всегда увидишь на открытках, марках, виньетках. Их любят поэты, живописцы, графики, мастера-прикладники да и всевозможные путешественники.

У коренных москвичей отношение к ним домашнее, связанное с детскими впечатлениями: «А помните, как меня незнакомый дядя верхом на пушку посадил?», «А я первоклассницей снималась у колокола…».

Кремлевские ветераны не только свидетели многосотлетних событий на холме. У них богатая родословная, с ними связаны имена государственных деятелей, умельцев, дипломатов.

Постоим же минуту-другую возле Царь-пушки. Ее недавно очистили — сияет она новенькая, «как с иголочки». Пушка водружена на лафет, украшенный львиной головой. Рядом — чугунные ядра неимоверной тяжести. Среди тех, кто приходит в Кремль, часто разгораются споры: сколько силачей нужно, чтобы поднять ядро?

Им, конечно, невдомек, что ядра — дело позднее, ведь для пушки предполагалась картечь.

Царь-колокол. 1736.

Некоторые горячие головы бьются об заклад, что они, спорщики, поднимут впятером. И напрасно. Если перевести на современную меру, станет ясно — ядро не поднять и десятку богатырей.

Почему длинноствольное орудие прозвали Царь-пушкой? Есть разные истолкования. В народной речи, в разговоре, необыкновенное, заметно выделяющееся величиной, весом, значением принято именовать: царь-рыба, царь-дерево, царь-девица… Последняя, кстати говоря, в русских сказках считалась сестрой Солнца, и ее добывал Иван-царевич вместе с Жар-птицей. В свое время была в ходу драма Леонида Андреева, озаглавленная «Царь-голод». Не удивительно, что и крупнейшее артиллерийское чудо Древней Руси именовали Царь-пушкой. Историки иногда доказывают, что прозвание пушка получила-де потому, что на ней, на правой стороне дульной части, изображен царь Федор Иванович, едущий на коне. Одно не исключает другое.

На орудии имеется надпись, гласящая: «Делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов…» Случилось это в 1586 году. Таким образом, ей вот-вот четыреста лет. Андрей Чохов был знаменитым мастером, вызванным в Москву из Мурома на Оке. Кстати говоря, высказывается предположение, что мастеровые Чоховы — предки-родичи Чеховых, давших миру автора «Степи» и «Чайки».

Долгое время считали, что Царь-пушка всего лишь декорация, отлитая для устрашения. Подробное изучение показало, что орудие предназначалось для стрельбы. Стояла Царь-пушка не в Кремле, а в Китай-городе, защищая переправу через Москву-реку и Спасские ворота. Стрелять можно было только с особого лафета. Ныне пушка покоится на новом станке, и ядра, лежащие возле нее, декоративные, отлитые в прошлом столетии.

Андрей Чохов мастер был отменный. Крепость и раньше видела богатырские орудия, но никогда еще на холме не стояла пушка весом 2400 пудов — около сорока тонн, — длиною почти пят# с половиной метров, а диаметр дула, то есть калибр, составлял чуть ли не метр… По своему устройству мортира предназначена для стрельбы каменной картечью.