Лев Анисов - Третьяков

Речь ее была нарушена. Веру Николаевну не понимали, и она плакала беззвучно.

На какой-то миг речь возвратилась, и событие это возродило надежду на выздоровление.

«…Утром прихожу, говорят, Вера Николаевна нам несколько новых слов сказала; здороваюсь, говорит: „Ты кофе пил?“ Обрадовался, отвечаю: „Пил, да кофе-то сегодня нехорош, горький!“ — „Это тебе так показалось“, — говорит, а сама смеется, радуется, что говорит и ее понимают, потом еще что-то сказала, я не разобрал, она заметила это и заплакала; потом успокоилась и сказала: „Я буду говорить“ — и радостно засмеялась…» — писал Третьяков дочери.

Начал сдавать и Павел Михайлович. Нервные и физические перегрузки делали свое дело.

На лето Веру Николаевну отвезли в Куракино. Ему надлежало по делам бывать каждый день в Москве, и Павел Михайлович, тратя на дорогу по многу времени, к осени вконец переутомился.

26 июля он сообщал дочери Александре: «…Я очень устаю, в Москву езжу каждый день; прежде, при вас, то были экзамены, потом дела накопились по случаю отрыва от них во время экзаменов, потом отделка помещения для иностранных картин, а теперь с 1 июля идет ремонт галереи и перевеска и перемещение картин, для чего необходимо бывать в Москве каждый день. Чувствовал себя отлично до последнего времени, но вот так дня три, четыре начинаю уставать».

Бледный, желтый, худой — таким увидела его Александра Боткина в первых числах сентября, приехав в Москву навестить родителей.

Об отдыхе он и слышать не хотел. Торопил с галереей. Перевешивал картины и обессилел донельзя.

Приходил в церковь.

Один из прихожан записал впоследствии: «Он обычно становился (кроме последнего времени) пред местною иконою преподобного Алексея человека Божия (около арки, ведущей из придельного в главный храм). Ни разговоров, ни озираний вокруг. Никогда не допускал он себе, вошедши в храм и углубившись в великое дело молитвы, никаких послаблений, и облегчения неподвижного предстояния не дозволял он себе, как бы долго ни продолжалась служба. Наступало время произнесения проповеди, и тогда только Павел Михайлович переменял место своего предстояния, подходил ближе к проповеднику и смиренно внимал его словам… Он не допускал в себе уныния, но молитвою и трудом умерял жгучесть печали».

И вновь работа в галерее.

Он ночей не спал, пока не находил лучшего места для каждой картины. (Через много лет, в 1913 году, В. М. Васнецов напишет И. Э. Грабарю: «При моем втором посещении галереи во мне снова с большой силой поднялся волнующий вопрос: не совершили ли мы преступления относительно памяти П. М., видоизменяя его драгоценный художественный дар Москве и русскому народу — дар, лично им созданный из произведений его современников-художников?..

…Невольно кидается в глаза и навязывается впечатление, что собственно Третьяковской галереи, быть может и не совершенно в прямом отношении, — уже нет, а есть городская галерея только имени Третьякова, составленная из картин, пожертвованных Третьяковым, и из картин, приобретенных после него».)

В первых числа ноября Павел Михайлович совершил свою последнюю поездку. Он побывал в Петербурге, на выставке, устроенной Дягилевым.

Возвратившись в Москву, сообщил зятю о получении первого номера дягилевского журнала «Мир искусства»: «Внешность хороша, но ужасно сумбурно и глупо составлено». Не удовлетворил его и вышедший в свет журнал «Искусство и художественная промышленность», организованный по инициативе Стасова. М. Антокольский, зная о положении дел у Третьякова, не постеснялся сделать выпад против него. «Богатые платят шальные деньги за произведения первоклассных художников потому, что их хотят другие, а другие хотят потому, что хотят первые <…> — писал он. — Тут скорее страсть, чем любовь к искусству, страсть иметь только для того, чтобы другой не имел. И этим заражены даже самые порядочные люди, и даже такие, как наш знаменитый коллекционер Третьяков, желающий иметь непременно уникум».

— Вот уж, по народному выражению, оба в лужу стрельнули! — скажет Третьяков.

«Моя идея была, с самых юных лет, наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня никогда во всю жизнь», — написал он 23 марта 1893 года дочери.

Может быть, более чем когда-либо он думал о старорусской иконе, о предстоящем Суде Господнем.

— Неужели я умру? — скажет он однажды, как бы отринувшись от мыслей о грядущем.

В конце ноября Павел Михайлович слег.

В день смерти, 4 декабря 1898 года, как свидетельствует священник П. С. Шумов, Павел Михайлович «просил настоятеля храма Св. Николая в Толмачах исповедовать и причастить его. Было 7 часов утра. Настоятель совершал литургию и думал отправиться к больному по окончании всей службы в храме. Но во время панихиды снова пришли посланные с просьбою поспешить к больному. Тогда панихида была на время прервана… Когда пришли к больному, он находился в полном сознании, но говорить ему уже было трудно. Тем с большим напряжением и силою он повторял: „Верую, верую, верую!“»

От Веры Николаевны хотели скрыть смерть мужа, «но она почувствовала истину и с раздражением потребовала карандаш и бумагу, — вспоминала Александра Боткина. — Своей слабой рукой, едва различимым почерком она написала: „Требую быть там“. Когда ее в кресле ввезли в зал, где под большими зелеными любимыми растениями, на столе, покрытый цветами, лежал он, — зрелище было такое, что я в первый раз за все это время начала неудержимо рыдать.

Что можно вообразить более трогательного и более трагического, как их последнее свидание? Она в своем кресле без слез сидела около него, не спуская с него глаз, и тихонько кивала ему на прощанье.

Ненадолго прощалась она. Не прошло и четырех месяцев, как Вера Николаевна ушла за ним».

7 декабря при большом стечении народа состоялось отпевание раба Божьего Павла в церкви Святого Николая Чудотворца в Толмачах. После слова протоиерея Дмитрия Касицына художники, возглавляемые В. Васнецовым и В. Поленовым, подняли гроб с телом Павла Михайловича на руки и так, меняясь, несли его до Даниловского кладбища.

Надгробных речей не было. Очень долго все стояли подле могилы…

Уж было под вечер, когда провожавшие Третьякова в последний путь ушли с кладбища.

Александра Даниловна Третьякова. 1860-е гг. Дом Третьяковых в Толмачах. 1890-е Настоятель храма Николая в Толмачах протоиерей Василий Нечаев, духовник П. М. Третьякова. Сергей Михайлович Третьяков. 1880 г. Иван Захарович Третьяков. В. Д. Коншин. 1860-е гг. Е. М. Коншина (в девичестве Третьякова). 1860-е гг. T. E. Жегин. 1860-е гг. Ф. И. Прянишников. Портрет работы С. К. Зарянко. Государственная Третьяковская галерея. Вера Николаевна Третьякова, урожденная Мамонтова. Фото 1864 г. Павел Михайлович Третьяков. Фото 1871 г. Семья Третьяковых. Слева направо: Вера Павловна, Ваня, Вера Николаевна, Мария, Михаил, Мария Ивановна, Павел Михайлович, Александра Павловна, Любовь Павловна. Двор дома Третьяковых. 1877 г. С картины В. М. Максимова. Государственная Третьяковская галерея. Ванечка и Маша Третьяковы. 1881 г. Павел Михайлович и Вера Николаевна среди родных и близких. Сидят слева направо: H. М. Гартунг, П. М. и В. Н. Третьяковы, Л. П. Гриценко. Стоят: H. Н. Гриценко, неизвестный, Н. В. Неврев, С. С. Боткин. Крайняя справа: А. П. Боткина. Беседка в Кунцеве. В этих местах Третьяковы жили на даче в 1869 году. Фото 1870-х гг. Мария Ивановна Третьякова и дочери Павла Михайловича — Любовь, Мария, Александра. Конец 1880-х гг. А. И. Зилоти с сыном Александром. 1889 г. Дочери и зятья П. М. Третьякова. Сидят слева направо: H. Н. Гриценко, А. П. и С. С. Боткины. Стоят: А. И. Зилоти, Л. П. Гриценко и В. П. Зилоти. 1896 г. Л. П. Гриценко в зале дома Третьяковых в Толмачах. 1894 г. Павел Михайлович с внучками. Фото 1893 г. Группа членов Товарищества передвижных художественных выставок: В. Д. Поленов, Л. В. Позен, П. А Брюллов, A. И. Куинджи, Н. А. Касаткин, М. П. Клодт, К. В. Лемох, И. И. Шишкин, B. М. Константинович, Н. К. Бодаревский, H. Н. Ге, Н. А. Ярошенко, Е. Е. Волков. 1894 г. А. П. Боголюбов. 1890-е гг. И. Е. Репин. 1884 г. И. Н. Крамской. 1870-е гг. В. Д. Поленов. В. М. Васнецов. 1885 г. H. H. Гриценко и П. М. Третьяков. Фото 1890-х гг. В залах Третьяковской галереи. Произведения Репина, Дубовского, Остроухова, Костанди. Фото 1898 г. Фасад Третьяковской галереи по проекту В. М. Васнецова. Рисунок В. Н. Башкирова. 1901 г. Государственная Третьяковская галерея. В. Н. и П. М. Третьяковы. 1898 г. И. Е. Репин. Павел Михайлович Третьяков. 1883 г. Н. Г. Шильдер. Искушение. 1856 г. П. А. Федотов. Сватовство майора. 1848 г. К. Д. Флавицкий. Княжна Тараканова.1864 г. И. Е. Репин. Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года. 1885 г. В. А. Тропинин. Портрет А. В. Тропинина, сына художника. Около 1818 г. В. В. Пукирев. Неравный брак. 1862 г. В. Е. Маковский. В приемной у доктора. 1870 г. А. К. Саврасов. Грачи прилетели. 1871 г. К. П. Брюллов. Всадница. 1832 г. О. А. Кипренский. Портрет поэта А. С. Пушкина.1827 г. Ф. А. Васильев. Мокрый луг. 1872 г. В. Г. Перов. Портрет писателя Ф. М. Достоевского. 1872 г. А. А. Иванов. Явление Христа Марии Магдалине после Воскресения.1834–1835 гг. В. Л. Боровиковский. Портрет М. И. Лопухиной. 1797 г. С. Ф. Щедрин. Веранда, обвитая виноградом.1828 г. И. Н. Крамской. Портрет художника И. И. Шишкина. 1873 г. И. И. Шишкин. Рожь. 1878 г. И. А. Левитан. Тихая обитель. 1890 г. Н. В. Неврев. Торг. Сцена из крепостного быта. (Из недавнего прошлого). 1866 г. В. И. Суриков. Меншиков в Березове. 1883 г. В. М. Васнецов. Аленушка. 1881 г. В. Д. Поленов. Бабушкин сад. 1878 г. И. Н. Крамской. Неизвестная. 1883 г. Н. Н. Ге. «Что есть истина?». Христос и Пилат.1890 г. В. Г. Шварц. Вешний поезд царицы на богомолье при царе Алексее Михайловиче. 1868 г. В. А. Серов. Девочка с персиками. 1887 г. Государственная Третьяковская галерея. Современное фото.