Георгий Почепцов - История русской семиотики до и после 1917 года

Системный характер этого поведения меняет для Юрия Лотмана привычное соотношение между словом и делом. "Литературность" и "театральность" практического, будничного поведения приводила к перемещению привычных смысловых связей. В обычной жизни слово вызывает поступок:

сказанное словами получает реальное завершение в действии. В жизненном поведении декабриста, как на сцене, порядок оказывается противоположным: поступок как практическое действие увеличивался Словом -- его итогом, оценкой, раскрытием его символического смысла. То, что сделано, но осталось не названным в теоретической декламации, в записи историка или каком-либо еще тексте, -- пропало для памяти потомства и как бы не существует. В жизни слово существует, если влечет за собой действие, -- в воззрениях

семиотика поведения и другие идеи Лотмана 309

декабриста поступок существует, если увенчивается Словом" (Там же. С.338).

Системность же требовала соотношения образцов поведения с образцами, заданными контекстом. Юрий Лотман строит следующую иерархию: жест -поступок -- поведенческий текст. Если жест и поступок получали смысл, соотносясь со словом, то "любая цепь поступков становилась текстом (приобретала значение), если ее можно было прояснить связью с определенным литературным сюжетом. Гибель Цезаря и подвиг Катона, пророк, обличающий и проповедующий, Тиртей, Оссиан или Баян, поющие перед воинами накануне битвы (последний сюжет был создан Нарежным), Гектор, уходящий на бой и прощающийся с Андромахой, -- таковы были сюжеты, которые придавали смысл той или иной цепочке бытовых поступков. Такой подход подразумевал "укрупнение" всего поведения, распределение между реальными знакомыми типовых литературных масок, идеализацию места и пространства действия (реальное пространство осмыслялось через литературное)" (Там же. С.343). То есть мир символический здесь задавал границы и нормы мира реального, даже превалируя над ними.

И последняя особенность того периода: этот тип поведения входил во все виды человеческого поведения и отношений. "Если для последующих этапов общественного движения будут типичны разрывы дружбы, любви, многолетних привязанностей по соображениям идеологии и политики, то для декабристов характерно, что сама политическая организация облекается в формы непосредственно человеческой близости, дружбы, привязанности к человеку, а не только к его убеждениям. Все участники политической жизни были включены и в какие-либо прочные внеполитические связи. Они были родственниками, однополчанами, товарищами по учебным заведениям, участвовали в одних сражениях или просто оказывались близкими знакомыми" (Там же. С. 371-378). Интересно, что они ощущали значимость своего поведения для истории: "Чувство политической значимости всего своего поведения заменилось в Сибири, в эпоху, когда историзм стал ведущей идеей времени, чувством значимости исторической" (Там же. С.381).

Обратим теперь внимание на некоторые другие семиотические. идеи Юрия Лотмана. Выделив в качестве двух базовых семиотических сфер сигнификацию и коммуникацию,

эпилог 310

У.Эко (Eco U. A theory of semiotics. Bloomington-London, 1976) оставил вне внимания третью сферу -- динамику, под которой следует понимать законы смены моделей сигнификации и коммуникации как в одно время, так и в разные исторические периоды. Это не просто диахронический аспект, поскольку в динамике получает освещение также соотношение и взаимозависимость разных систем сигнификации и коммуникации в одном синхроническом срезе. В качестве примера можно привести сопоставление освещения одного и того же события разными каналами массовой коммуникации (радио, ТВ, печать), отображение его в литературе, перенос данного сюжета в кинотекст и под. Это как бы проблема семиотического перевода, проблема семиотической трансформации, когда имеет место сохранение одних структурных элементов при изменении других.

Свою концепцию динамического аспекта семиотики Ю.Лотман предлагает в работе "Культура и взрыв". "Язык -- это код плюс его история", -- пишет он, отвергая уже ставшее традиционным структуралистское рассмотрение языка только как кода (Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С.13).

Подобные динамические аспекты всегда были в поле внимания русского формализма (Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977; Эйхенбаум Б. Литературный быт // Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987; Even-Zohar I. Polysystem studies // "Poetics Today", vol.11, 1990, No1, p. 11).

Впервые основные идеи своей концепции Ю.Лотман предложил в препринте "Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума" (Лотман Ю.М. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума (Предварительная публикация). М., 1977). Здесь он подчеркивал значимость многообразия индивидуальностей для общества, поскольку наличие разных людей позволяет предлагать не одно решение, а разные варианты его, что особенно важно в ситуации неопределенности, в которых живет человеческое общество. В те годы эти слова звучали особенно необычно в условиях принципиального занижения индивидуального, личностного начала, характерного для тоталитарного общества.

Следует подчеркнуть, что с именем Ю.Лотмана связан не только интеллектуальный багаж. Лотман воссоздавал климат культуры, статус гуманитария, утерянный за десятилетия

семиотика поведения и другие идеи Лотмана 311

триумфального правления советской власти. Тартуский университет в те годы был островком интеллектуальных еретиков всего бывшего Советского Союза, и место главы этой школы по праву занимал профессор Лотман. Я вспоминаю, как в семидесятые годы присутствовал на одном из Тартуских семинаров по изучению вторичных моделирующих систем (так тогда перефразировалась семиотика). И мне хорошо запомнилось одно непосредственное ощущение того времени: если бы Ю.Лотман набирал в тот момент себе рабов, я бы без промедления вступил в их число. Таков был профессор Лотман в восприятии аспиранта семидесятых.

В последней книге Лотман описывает культуру как целостный механизм. В ее сущности он видит динамический элемент двух видов -- эволюцию и взрыв. Каждая новая школа, каждое новое направление -- это взрыв, поскольку он не был предсказуем. Поэтому явления культуры признаются авторскими в отличие от технического мира, где из-за эволюционного характера изменений авторство не столь значимо. "Дело в том, что творчество даже плохой певички -- личное по своей природе, -- пишет Ю.Лотман. -Творчество даже хорошего инженера как бы растворяется в общем анонимном потоке техники. Если бы мост провалился, фамилию инженера, наверное, запомнили, потому что это было бы недюжинное событие. Хороший мост растворяется в общем потоке уровня техники" (Лотман Ю.М. Культура и взрыв. С. 32).

Здесь Ю.Лотман возвращается к идее деавтоматизации, характерной для структуры литературного произведения, которое характеризуется неоднозначностью. "Художественный текст не имеет одного решения", поэтому бессмысленно говорить, что эту симфонию я уже слышал, хотя возможно, эту задачу я уже решил" (Там же. С. 189).

В каждый момент времени любое общество имеет свои модели сигнификации и свои модели коммуникации, признавая одни из них более центральными, другие относя к периферии. Это сходно с проблемой признания, что есть правда, что есть ложь, о чем писал в свое время М.Фуко. Общество борется за то, чтобы признать те или иные тексты более правильными, нужными. Одни из них начинают вытеснять другие, осуществляя это за счет внимания критики, внесения в списки для обязательного чтения в школе и в университете-и т.п. С этой точки зрения становится семио

эпилог 312

тической и проблема импичмента -- Никсон или Ельцин начинают рассматриваться как деятели, которые не могут находиться на посту президента, поскольку они ведут себя не так, как это следует по образцу (см. рассмотрение речевого поведения Никсона как недостоверного в исследовании: Есо U. Strategies of lying // On Signs. N.Y., 1980).

З.Фрейд в общем-то строил свои рассуждения в близкой области, когда занимался вопросами вытеснения, сублимации, обмолвок и т.д., имеющих место опять-таки из-за их несоответствия правильному образцу с точки зрения субъекта.

Близкую проблему мы видим сегодня и в том, когда кинотекст на телеэкране вытесняет книжный текст в руках человека. Здесь соответствие уже лежит не в области эквивалентности реальности, а скорее в образе идеализированной реальности. Именно ему кинотекст удовлетворяет в большей степени. Он и более референтен, поскольку герой кино обладает массой деталей, которые еще следует домыслить в случае книги. В общем, это более коммерческое искусство, которое, как отмечает Лотман, всегда побеждает реальное.

Настоящее искусство -- это проявление непредсказуемого. Многие страницы "Культуры и взрыва" рассматривают феномен нормального/ненормального поведения. В этом плане представляется предсказуемым поведение и умного, и дурака, но вот статус сумасшедшего позволяет любые откровения. Поэтому в прошлом в число сражающихся попадали такие отклоняющиеся от нормировок воины, своим непонятным поведением они сбивали с толку противника. В советской истории в роли таких носителей ненормированного поведения выступали диссиденты, действия которых совершенно не совпадали с образцами поведения, принятого в данном обществе. Они говорили, когда следовало молчать, и молчали, когда следовало говорить.