Николай Горчаков - Режиссерские уроки К. С. Станиславского

— Поясню, что я имею в виду, когда говорю об этюде, о подготовке к нему и об его исполнении прямо на сцене. Пришел я к такому замыслу вот каким способом. Я стал думать: что такое заговор? Это постепенно накопляющееся количество событий, преследующих одну задачу. Но люди, участвующие в заговоре, чаще всего не знают друг друга, не знают всех нитей заговора, не знают дня и часа его осуществления.

Я предлагаю вам всем стать заговорщиками по отношению к этюду, который мы с вами решили сыграть на генеральной репетиции «Федора» через неделю.

Цель наша — доказать театру, что эта сцена может быть сыграна так, что вызовет аплодисменты зала. Судьей у нас будет Владимир Иванович, который, конечно, придет смотреть генеральную. Но мы сейчас дадим друг другу слово, как настоящие заговорщики, что никто ему не проговорится о том особом способе, которым мы будем готовиться к этой генеральной репетиции. Даете?

Дружный хор голосов отвечал Константину Сергеевичу. Собственно, уже в эту минуту Станиславский заложил в нас, участников сцены, «зерно» заговора, превратил нас в заговорщиков. Но, конечно, в те дни мы этого не сознавали. Мы просто были до предела увлечены задачей, поставленной перед нами Станиславским, да еще и его личным участием в ней.

— Теперь давайте сговоримся, — продолжал Константин Сергеевич, — что значит каждому из вас готовиться к заговору против Бориса и Федора?

Прежде всего вам всем надо отлично знать жизнь России того времени, ее бедствия и раздоры, структуру государственной власти. Вы должны знать систему престолонаследия, знать, что такое Углич, что там делается, почему наследник престола живет именно там, сколько ему лет.

Вы должны себе отчетливо представить, что произойдет в России, если царем в ней окажется малолетний Димитрий. Вы должны знать политический смысл действий Шуйских, а также их противников.

Об этом мы должны сговориться сегодня же, не теряя времени до завтра. К завтрашней репетиции каждый должен решить следующие вопросы:

1. Кто оказался прав после примирения: Борис или Иван Шуйский?

2. С каких пор я числюсь в сторонниках Шуйских?

3. Мое отношение к факту примирения.

4. Что, по моему мнению, нужно делать теперь, после примирения?

5. Что должен взять на себя Шуйский и как поделить власть с Борисом?

6. Какую должность хочу я сам получить и кто мой конкурент в этом?

7. Какие мне рисуются политические перспективы от примирения?

8. Чему я радуюсь и чего я опасаюсь?

9. Был ли я вчера на примирении и как отнесся к вызову во дворец? Был ли я в опале или нет?

10. Где был (если не во дворце) во время примирения?

11. Как узнал (кто мне сказал) о примирении, а когда узнал, что стал делать?

12. Кто меня позвал к Ивану Петровичу Шуйскому?

А для того чтобы вы могли себе ответить на эти вопросы, вы должны ответить и на все вопросы биографии действующего лица, то есть:

1. Кто я (как зовут, прозвище, сколько мне лет, моя профессия, где служу, состав моей семьи, какой у меня характер).

2. Где живу в Москве (нужно уметь нарисовать план моего дома и отдельно убранство моей комнаты).

3. Как я провел вчерашний день и сегодняшний до вечера.

4. Кого я знаю среди присутствующих, в каких отношениях состою с ними.

После того как вы дадите себе ответ на все эти вопросы, мы с вами прочтем и разберем всю сцену в саду по тексту пьесы. Засим-с, каждый из вас сговорится с двумя-тремя своими товарищами, как им держаться по отношению ко всем остальным. Таким образом, в общей массе образуются «кучки»-группы. С каждой «кучкой» я проведу отдельные занятия — разговоры. Мы установим в такой группе ход мысли каждого, отношение группы к тексту главных действующих лиц, к переломным моментам заговора. Установим мизансцены для каждой «кучки». Но соседние «кучки» не будут знать точно, о чем я буду говорить с данной «кучкой», и, как всегда бывает в настоящем заговоре, принуждены будут не только вести свою линию действия (которую я с ними установлю), но и очень внимательно следить за своими соседями, чтобы не попасть впросак, не сделать чего-нибудь такого, чего не сделают соседи.

Это очень характерная черта заговорщиков — стремиться не отстать от соседа, но не хотеть самому быть инициатором, застрельщиком решительных действий. Один я, как режиссер заговора, буду знать мысли и действия каждого.

А на генеральной мы сразу всё сыграем. Разумеется, что одну репетицию мы посвятим сговору текста главных действующих лиц этой сцены.

Хотите проделать такой опыт работы над народной сценой, которая нам никогда не удавалась?

Мы ответили горячим согласием, и Константин Сергеевич просил В. В. Лужского, прекрасного знатока русской истории, провести завтрашнюю репетицию-беседу об историческом и политическом положении России эпохи Грозного. Мне он поручил собрать все «анкеты» и провести беседы с исполнителями по их личным биографиям.

Сам же занялся с нами разбором и читкой текста сцены в саду.

В последующие дни он неуклонно следовал своему плану.

Допросил меня и В. В. Лужского о наших встречах с исполнителями. Просмотрел несколько анкет-биографий и остался ими доволен. Надо сказать, что все участвующие проявили большую настойчивость и работоспособность. За три дня они, насколько могли, расширили свои знания об эпохе, о характерах действующих лиц и постарались как можно глубже войти в пьесу.

Провел Константин Сергеевич и свои беседы с отдельными группами-«кучками» заговорщиков.

Я был почти на всех его встречах и поражался тому терпению, с которым он говорил об одних и тех же действиях с каждой «кучкой» и с какой бесконечной фантазией он изобретал для каждой группы заговорщиков индивидуальные задачи, которые вносили разные неожиданные оттенки в совместные действия заговорщиков.

Мне же он поручил и «технические», как он назвал, репетиции по соединению текста главных действующих лиц друг с другом. «Народная сцена» участвовала в этих репетициях, но по заданию Станиславского «скрывала» свои отношения к тексту действующих лиц.

Разрешено было только шептаться и переглядываться. Надо сказать, что и от такого приема решения народной сцены картина звучала очень выразительно, и Константин Сергеевич остался доволен всей подготовкой, зайдя к нам на последнюю «техническую» репетицию.

На генеральной успех картины в саду был чрезвычайный. Все накопленные за неделю сдерживаемые страсти «заговорщиков» прорвались наружу и создали яркое, волнующее зрелище. Зал аплодировал картине; Владимир Иванович был искренно изумлен, а Константин Сергеевич был в восторге.

Такова была наглядная школа режиссуры, которую я начал проходить в год своего поступления в театр.

В первые же годы пребывания в Художественном театре я имел возможность узнать К. С. Станиславского и как режиссера — постановщика новых, замечательных спектаклей МХАТ, спектаклей, знаменовавших собой новую, советскую эпоху в его истории.

Мы, к сожалению, часто не могли попасть на репетиции К. С. Станиславского, так как пьесы работались параллельно, и те, кто не был занят в «Бронепоезде 14–69», «Унтиловске», «Горячем сердце», «Мертвых душах», «Талантах и поклонниках», волей-неволей пропускали много репетиций К. С. Станиславского.

Мне посчастливилось присутствовать на той репетиции-прогоне, когда Станиславский принимал «Горячее сердце» от И. Я. Судакова, режиссера спектакля.

Я помню, как заразительно смеялся он, смотря на превосходную, талантливую игру И. М. Москвина, Ф. В. Шевченко, М. М. Тарханова, В. Ф. Грибунина, Н. П. Хмелева, Б. Г. Добронравова.

Особенно поразило его поистине удивительное перевоплощение Н. П. Хмелева в старика сторожа Силана. Не только Станиславский, но и мы, каждый день видевшие рядом с собой молодого актера, едва решались поверить, что это его мы видим ворчуном-стариком, так далека казалась эта мудрая старость от юной непосредственности Хмелева в жизни.

По-настоящему удивлен был Станиславский и образом Хлынова, созданным И. М. Москвиным.

— Смело, ярко, необычайно, — сказал он Ивану Михайловичу, когда тот в гриме и костюме сошел со сцены в зрительный зал к режиссерскому столику. — Я вас таким еще, пожалуй, никогда не видел. Какой-то безобразник, действительно. Я таких когда-то на Нижегородской ярмарке видел. Они тоже вроде Хлынова всякие безобразные игры придумывали. Опускали в чашку с кофе монету и предлагали за сто рублей угадать, какая монета лежит на дне — рубль, полтинник, золотой или двугривенный. А для того чтобы угадать, разглядеть монету, из большой чашки можно было отпить только один глоток. А после каждого глотка чашка доливалась ямайским ромом…