Алексей Колобродов - Захар

© Алексей Колобродов

© ООО «Издательство АСТ»

Я родился 7 июля 1975 года, в семье Прилепина Николая Семёновича и Прилепиной, урождённой Нисифоровой, Татьяны Николаевны.

У рязанца Сергея Есенина есть такие стихи:

На самом деле он родился в октябре. А на Купальницу родился я. Но не в лесу.

1. В паспорте, в графе «Место рождения», написано: село Ильинка Скопинского района Рязанской области. Что правда, но лишь отчасти. В деревне Ильинка Рязанской области, в единственном двухэтажном доме на всю деревню (ведомственный), жили мои родители – директор школы в соседней деревне, мой папа, и медсестра в сельской больничке, мама.

Во дворе у нас было хозяйство: утки и куры. Огородик. Скотины не держали. К нам в гости приезжали рязанские поэты. Отец рисовал, играл на баяне, на шестиструнной и семиструнной гитаре. Друзья отчего-то называли его Захаром.

Первая книжка, которую я прочёл, была маленькая повесть о Евпатии Коловрате.

Мы уехали из Ильинки в 1985 году. В нашей квартире теперь живёт учительница литературы ильинской сельской школы.

В доме было десятка полтора старинных, в основном XIX века, монет. Я часто ими играл, и они, в ходе игры, закатывались меж половиц. Я всё мечтаю вернуться в тот дом, поднять половицы и достать свои монетки.

Но не знаю, как посмотрит на это учительница.

2. По факту, я родился не в Ильинке, паспорт обманывает. Я появился на свет в роддоме города Скопин, располагающегося в пяти километрах от села Ильинка. В Ильинке не было роддома.

В городе Скопин в разные годы были рождены такие люди, как маршал Бирюзов (глава ракетных войск в момент Карибского кризиса), композитор Новиков («Эх, дороги», «Смуглянка-молдаванка»), драматург Афиногенов («Страх», «Машенька»), режиссёр Лукинский («Солдат Иван Бровкин», «Деревенский детектив»). И другие хорошие люди.

3. В пригороде города Скопин жили мои дедушка и бабушка по материнской линии, Николай Егорович и Елена Степановна.

Дедушка родился в селе Казинка Скопинского района – соседствовавшего с Ильинкой. В казинской церкви я был крещён вскоре после рождения.

Бабушка происходила из села Степное Воронежской области. Мать Елены Степановны была украинкой.

Бабушка, впрочем, говорила, что она казачка. Кроме неё, я мало с кем мог поговорить о песнях и книгах, посвящённых Степану Разину. Образ Разина меня зачаровывал.

Когда я был маленьким, пригород Скопина, где жили Николай Егорович и Елена Степановна, назывался проезд Мичурина.

Но в новейшее время проезд Мичурина отменили и переименовали место нашего проживания в село Успенское. Добрую половину своего детства я провёл там, добросовестно, в меру юных сил и умений, занимаясь крестьянским трудом.

В селе Успенском по-прежнему родовой дом Нисифоровых, где дедушка и бабушка держали большой двор: коров, свиней, кроликов, гусей, уток, кур.

Дед охотился, во дворе всегда жили две охотничьи собаки, как правило русские гончие.

4. Мои предки по отцовской линии происходит из села Каликино Добровского района Липецкой области. В Каликино очень много Прилепиных, в основном они моя родня, троюродные и далее дядьки и братья.

В деревенском каменном доме села Каликино жили мои дедушка и бабушка по отцовской линии – Семён Захарович и Мария Павловна.

Они держал свиней, коз и уток. Напротив дома, с одной стороны, высаживали подсолнухи (с другой – картофель и арбузы). Каликинская свинина и каликинские подсолнухи были известны на всю страну.

Каликино очень красиво, там есть такие холмы, за деревней, куда я забирался и проводил там целые дни, совсем ребёнком и потом подростком. Читал вслух, на память, чужие стихи, попутно изводя собаку, охранявшую дом на соседнем холме. Собака видела меня и целыми днями лаяла. Выходила хозяйка и ругалась: «Да кто ж там сидит целый день!»

На этом холме, озирая многие километры каликинских полей, ещё в детстве я вспомнил, что есть такое слово «лепота», то есть красота. И то, что в чудесном Каликине живёт половина деревни Прилепиных, означает, что когда-то моя родня поселилась при лепоте. И прозвали их Прилепины. Так мне нравится думать и по сей день.

Невзирая на то, что у меня написано в паспорте, я считаю себя каликинским. Там мой корень, там могилы Прилепиных.

5. Когда однажды я был в Тамбове, мои тамбовские друзья предъявили мне карту, на которой значилось, что до революции село Каликино входило в Тамбовскую губернию. До революции Прилепины – были тамбовскими.

Не успел я привыкнуть называть себя втайне «тамбовским волком», мои земляки из районного села Доброе предоставили мне документ, что в сталинские годы Каликино было выведено из Тамбовской области (на всякий случай этот буйный край решено было подсократить и урезать) и находилось в Рязанской области.

Липецкой области тогда ещё не существовало.

6. Юность я провёл в городе Дзержинск тогда ещё Горьковской области, где в своё время появился на свет писатель Эдуард Лимонов. Я учился в школе напротив роддома, где он родился. Школа и роддом соседствуют с красивым памятником поэту Маяковскому.

Дзержинск в своё время разросся из села Растяпино.

В Дзержинске мы сначала жили в общежитии на улице Дзержинского, а потом ещё три раза переезжали из квартиры в квартиру. Советская власть щедро раздавала жильё своим работникам.

В Дзержинске, лет в пятнадцать, я начал сочинять стихи и напевать, под гитару, песенки.

7. В 1999 году перебрался в Нижний Новгород и с тех пор считаюсь земляком писателя Горького. Летом 2000 года, выйдя ночью на кухню, я написал два первых абзаца романа «Патологии», про ночные троллейбусы. По улице Бекетова, где мы жили, шумно, словно через силу, шёл троллейбус.

Ещё у меня есть домик в керженских лесах – в тех местах, куда бежали старообрядцы. Дом стоит на берегу реки Керженец, в деревне Ярки Борского района. В половодье вода подходит к самому дому. Деревни этой на картах нет.

Таким образом, мной были сделаны следующие выводы: по происхождению я рязанский крестьянин – родом из рязанского села Каликино, которое бывало тамбовским и стало липецким. Род мой охватывает также воронежскую землю и укрепился на земле нижегородской, где родились все мои дети. Мы пришли из России.

Захар Прилепин

В начале нулевых я решил завязать с литературной критикой. Поскольку русская литература – в качестве инструмента познания мира, – казалось, окончательно отправилась пылиться на какой-то забытый начальством и Богом склад разрушенного производства.

Об окружающей жизни можно было узнать лишь из афоризмов Пелевина (которые дальше-больше обратно эволюционировали к советскому КВНу) да олигархических саг Юлия Дубова – талантливого адвоката двух среднегабаритных дьяволов, в которых легко угадывались ныне покойные Борис Березовский и Бадри Патаркацишвили.

Разновозрастная литературная молодёжь увлечённо второгодничала в школе для дураков Саши Соколова (продвинутое меньшинство), а в большинстве тщетно пыталась излечиться от хронической хвори под названием «Владимир Набоков». (Надо сказать, что поэты аналогичную болезнь «Иосиф Бродский» преодолели чуть раньше.)

Я, разумеется, схематизирую – появлялись и тогда, безусловно, честные и сильные вещи, больше о времени, чем о себе, – начал печататься Роман Сенчин, регулярно выходили провинциальные романы Алексея Слаповского, понемногу руды добывалось из книг Маканина и «экономических детективов» Юлии Латыниной – про братков и коммерсов. Как самые нужные романы читались тогда нон-фикшн Леонида Юзефовича и критика/публицистика Виктора Топорова. Борис Екимов, Алексей Варламов, Олег Ермаков… Но в общем и целом ситуация подталкивала к признанию сорокинского «Голубого сала» главным документом и шедевром эпохи – наверное, заслуженно, но уж точно не от хорошей жизни.

В 2002 году в Саратове начался «процесс Лимонова», который я снимал-описывал как репортёр и наблюдал как литератор. Помню жадно глотавшего пиво из синей баночки в июльскую жару, у здания областного суда, Александра Проханова; тоненького, юного Серёжу Шаргунова, красную молодёжь с серпастыми-молоткастыми значками и косынками… Яростные, кричащие, в небритой серой щетине рты стариков.

А ещё я познакомился с нацболами (они сами на меня вышли: Илья Шамазов, с которым мы ещё не раз тут встретимся) – суровые и весёлые ребята – обычные, может, чуть более взрослые для своих лет. Больше всего поражало то, что они говорили о необходимых переменах в стране, как будто речь шла о ремонте собственной комнаты.