Елена Хаецкая - «Сказка о царе Салтане» как христианская фэнтези

Вопрос: кто из двух женщин — Мелизанда? Я полагаю, что обе. Ранее уже говорилось, что Дальней Любовью трубадура иногда считали старшую Мелизанду, королеву Иерусалимскую, чаще — младшую, графиню Триполитанскую. Поэтому можно предположить, что мать Гвидона и его жена — дальние родственницы. Волна недаром вынесла бочку именно на этот остров. Обе дамы связаны с морской стихией.

Спрашивается, какое отношение змея-Мелюзина имеет к Лебеди? В мифологии мотив превращения у змеи и лебедя — один и тот же (см. широко известную энциклопедию «Мифы народов мира»). В мифе о деве-лебеде лебедь оставляет на берегу одежду из перьев, а прекрасный юноша похищает ее. Девица не может вернуть себе прежний птичий облик и становится женой юноши, ставя ему некое условие — некий запрет. Юноша нарушает запрет, его жена обретает одежду и улетает.

Кстати, Мелюзина в образе огромной змеи тоже улетает от своего мужа. Хотя до того она плавала.

То есть, способ оборотничества у лебедя и змеи в данной истории один и тот же.

Только царевна-Лебедь никуда не улетает. Я дальше объясню, почему.

Легенда о Мелюзине попала в Россию в 1677 году, когда появился перевод этой повести с польского «преводника» Ивана Руданского. (Прошу обратить внимание на мистику имен: даже переводчик «Руданский» созвучен «Рюделю»! Ложная этимология, но очень впечатляет). Есть целый пласт литературы, посвященной разным истокам пушкинских текстов, мой доклад на это, естественно, не претендует. Мы исследуем христианскую фэнтези.

Сказка Пушкина, как всякая добропорядочная христианская фэнтези, органично сочетает два несовместимых компонента: бьющее через край волшебство и христианскую религию. Причем, христианство — восточное, православное, более того — глубоко церковное.

Что такое волшебство персонажей «Сказки о царе Салтане»? Это нечто им присущее. Они это не взяли, не отколдовали, не получили от дьявола в обмен на что-то; это — часть их натуры, составляющая их личности. Аналогия у меня только одна: блаженный Иероним видел в пустыне кентавров, и они его расспрашивали о Христе. То есть, существа с изначально волшебными, сказочными свойствами вполне в состоянии принимать христианство.

И вот здесь, в идеологии, начинается глобальное расхождение между чистой фэнтези — легендой о Мелюзине, и православной фэнтези — сказкой о царе Салтане.

Потомки Мелюзины, коими мнили себя Лузиньяны, любили напоминать о своем происхождении от дьявола. Они воспринимали это не то всерьез, не то как шокирующую и немного опасную игру. В общем, кокетничали родством с нечистым. (Об этом, в частности, сообщает в своей статье о Гвидо Лузиньяне Галина Росси).

У пушкинского Гвидона — совершенно иное. Он абсолютно не носится со своими чудесными свойствами. Понадобилось — воспользовался, не надо — он и не вспоминает о них. Это стопроцентно христианский герой, несмотря на его постоянное общение с волшебством.

Чудесный ребенок, мгновенно выросший, оклеветанный при рождении как урод, был, тем не менее, крещен. Мы это знаем, потому что для изготовления лука он воспользовался шнурком от креста:

В определенной мере он создает чудесное оружие, из которого поражает злого колдуна. Кичится ли он этим подвигом? Скромнейшим образом тут же искренне о нем забывает. Злой колдун вообще больше никак не фигурирует. Чисто православный подход ко злу: уничтожил и забыл.

Далее Лебедь в одну ночь (как и фея Мелюзина) возводит город. Но что это за город? О чем прежде всего упоминают впоследствии корабельщики, которые его видят?

Как встречают Гвидона в городе, который для него создан?

В общем, полное Трехсотлетие Дома Романовых. Перед нами — полная симфония царя и народа, соединенных через Бога, через венчание на царство. Это первое венчание Гвидона (второе — с Лебедью). Оно описано в полном соответствии с православным представлением о том, каковы должны быть отношения царя и его страны.

Корабельщики также прежде всего видят церкви, дворец и сады:

Сад — еще одна райская примета. «Изоб нет», замечают корабельщики, т. е. народ живет очень зажиточно, не в избах, а в теремах.

На что похож этот остров? На расписное пасхальное яичко, в котором заключено все: весь мир и радость Воскресения. В этом смысле «Сказка о царе Салтане» — торжество православной эстетики.

Как относится Гвидон к своим недругам? О колдуне мы сказали: убить и забыть. Как быть с клеветницами-тетками? Они еще не вполне погибли — это раз. И два — они родня. Апостол велит заботиться о родственниках. Поэтому с ними Гвидон поступает иначе. В облике комара и мухи он жалит теток в глаза, но в образе шмеля пожалел «очей старой бабушки своей», тяпнул ее за нос. И в конце концов эти три дамы получают если не прощение, то, во всяком случае, избегают наказания.

Рассмотрим второе венчание Гвидона — его брак с царевной-Лебедью.

Как складываются отношения Рюделя и его возлюбленной? Очень трудно и катастрофично: Рюдель умирает. Но и прежде он не очень-то рассчитывает на взаимность Дальней Любви. Эта любовь вообще хороша, когда она далеко, потому что только так, будучи предметом притяжения, она подвигает его на творчество. Вблизи она его убивает.

У Гвидона такой проблемы нет. Дальняя любовь становится не просто ближней — а женой, частью той пасхальной радости, в которой обретаются все обитатели пасхального яичка.

Что делает Гвидон, встретив Лебедь? Он берет благословение у матушки.

Ни о чем не спросив (видимо, бесконечно доверяя сыну — раз, и заранее зная, кто такая Лебедь, еще одна Мелизанда, — два) княгиня их благословляет:

За что же наградит Бог детей? За то, что они поступают правильно. А как правильно? Они вступают в истинный христианский брак, без всяких условий, без тайн, без табу, без одежды, которую нужно украсть и прятать, без субботних превращений… Этот брак коренным образом отличается и от запретной любви трубадура (дама находится запредельно далеко или же она замужем), от очевидно безблагодатного брака Мелюзины.

На Западе в это время брак еще не был общим церковным таинством. Только сверхблагочестивые монстры, вроде Симона де Монфора, звали епископа — благословить брак своих детей. На Востоке брак был уже таинством, прообразом союза человека и Бога, Бога и Церкви. Соответственно, никаких человеческих «трагедий» — в худшем смысле этого слова — здесь быть не может. А может здесь быть только гармония и согласие, муж и жена — едино.

И что делают эти примерные христианские супруги, получив благословение матушки?

И все! Больше ничего ведь и не надобно.

У Гвидона все очень просто, в полном согласии с собой, с Богом, с церковью. Он — внутри пасхального яичка. И царевна, и царица — там же. И душа у них болит о тех, кто — вне.

А кто вне? Царь Салтан. В описании его царства нет ни церквей, ни колокольного звона, он сидит «с грустной думой на челе». Печаль — от греха. Царевич об этом знает и прилагает все усилия к тому, чтобы и отца ввести в свою пасхальную радость.

Что делает царевича таким мудрым? Предполагаю, что это не его личная, персональная мудрость, но мудрость, присущая вере, как бы общая мудрость всей Церкви, которой Гвидон позволяет действовать в себе.

Как ведет себя царь? Он — слабый человек, придворные им манипулируют, он с трудом стряхивает с себя их влияние. От радости царь напивается, от горя начинает «кудесить» и едва не вешает гонца. В общем, царь — самый обыкновенный, нормальный человек; просто жену он взял себе необыкновенную. Жена и сын его жалеют и как бы втягивают к себе, наверх.