Николай Романецкий - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3

Можно вспомнить один из критериев образования: человек считается образованным, если прочитал соответствующий набор книг. Иначе ему будут просто непонятны намёки и метафоры, которые используются собеседниками. Да и образованные люди принимают метафоры и обобщения не просто так, не от желания выделить и ввернуть экзотическое словечко — с их помощью удобнее и ярче описывать окружающий мир. Какие детективы надо прочесть, чтобы понимать специфику криминальных разговоров? Никаких детективов читать и не надо. Просто смотрим криминальную хронику, а в сети набираемся жаргона. Этого достаточно. Литература тут совершенно не при чем. Львиная доля книг лишь тиражирует истории, давно известные всем сколько-нибудь осведомленным людям. Но образы, которые бы могли помочь человеку «со стороны», типичному обывателю, и не просто окунуть его в реалии криминального мира, но сформировать целостное восприятие, создаются редко. Можно вспомнить фильм «Бумер», первые сезоны «Ментов». Что еще?

Поэтому надо различать — где успехи фантастики как жанра литературы, а где пределы того подъема, который она переживает благодаря внешним причинам.

Успехи есть. Невиданно выросло количество фантастических допущений, которые могут принять авторы для создания текста. Фантасты научились создавать выдуманные миры много лучше, чем двадцать лет назад. Написаны даже инструкции для демиургов.[9] Грамотные фантасты теперь хорошо стилизуют речь персонажей, а их образ мысли подгоняют под заданные натуралистичные декорации. Даже «критиканов-заклёпочников» сетевые авторы неплохо приспосабливают для собственных нужд: стоит выкладывать роман в сети маленьким кусками, критиканы немедленно будут обсуждать, давать сотни глупых советов, но и десятки вполне дельных замечаний, находить опечатки. Наконец, писатели в своей массе худо-бедно овладели некоторыми приемами драматургии и могут сотнями страниц «выдавать экшн», а не унылые описания невиданных зверушек и горшкоподобных шлемов.

Но только развлечения и утончённого эскапизма всегда будет мало. Если перефразировать Гегеля, то фантастика — это мечты эпохи, схваченные мыслью. Чтобы массы читателей завтра не забыли книги, прочитанные накануне, надо рассказывать им о грядущем дне. О будущем.

Вот тут-то и выступает в самом ярком свете проблема современной фантастики. Культурологи победили футурологов. Отечественная фантастика перестала заниматься будущим. Прошлое — сколько угодно. Иное, альтернативное настоящее — сколько угодно. А вот что будет с нами через полстолетия? Через сотню лет?

Возьмем два поджанра, которые традиционно связывают с фантастикой, — антиутопию и утопию. Самую известную антиутопию последних лет, на которую ссылаются чуть ли не как на прогноз, написала совсем не фантаст, а публицист Е. Чудинова — «Мечеть парижской богоматери». Прочие антиутопии можно свести к одному гигантскому образу постапокалиптики. Жизнь после ядерной войны, после всемирного потопа, после нашествия зомби. Ключевое слово «пост». История нынешнего общества заканчивается, обрывается, причем даже не в огне революции или какой-либо мощной социальной трансформации, а происходит общий распад. Новые поколения людей устраивают свою жизнь, но нынешние социальные или экономические проблемы для них совершенно не актуальны.

С утопиями тоже далеко не всё ладно. Насочиняли невиданное количество вариантов прошлых побед — и выигрыш Крымской войны, и Русско-японской, и Первой мировой, и рассказали как побыстрее победить в Великой Отечественной войне. Утопия оказалась в прошлом и расцвела в виде альтернативной истории. Есть откровенные попытки переиграть поражение СССР в «холодной войне» — разнообразные романы в стиле работы Ф. Березина «Война 2030». Фантасты показали, что они крепки задним умом, но ведь от них ждут опережающего мышления. Футурологией занимаются очень немногие авторы. Можно вспомнить «Гравилёт „Цесаревич“» В. Рыбакова и даже цикл Хольма ван Зайчика «Плохих людей нет». Однако это скорее сказки, добрые истории о приятных людях, чем классические утопии, потому как всякая настоящая утопия должна стремиться к воплощению в действительности, пусть и заведомо невозможному.

Можно вспомнить роман С. Б. Переслегина «Война на пороге» — о возможном конфликте России с Японией, однако это произведение воспринимается скорее как отвлеченный мысленный эксперимент. Есть еще поджанр трансгуманизма — идеи оцифровки человеческого сознания, идеи самых разнообразных трансформаций человека. Это перспективное в смысле футурологии направление, но, к сожалению, оно развито крайне слабо и на фоне фэнтези выглядит чахлым ростком. Из относительно известных авторов можно упомянуть разве что А. Тюрина.

Разумеется, многие могут вспомнить книгу С. Лема «Фантастика и футурология», в которой он крайне негативно отзывался о прогностических способностях фантастики как жанра литературы. Но в той же книге С. Лем приводит в пример творчество Р. Хайнлайна, который в 30-х гг. предвосхитил множество черт грядущей войны.

Фантастика угадывает и одновременно создаёт этот образ будущего. И современные отечественные авторы в громаднейшем большинстве освободили себя от этой обязанности. Как результат, у нас нет образа будущего, который хотя бы приближался по авторитету и общему признанию к «Миру полдня» Стругацких. Про кого из современных фантастов можно сказать, что это «Стругацкие сегодня»? Или что это сегодняшний Станислав Лем? Или хотя бы нынешний Жюль Верн? Какую бы фамилию ни назвали — будет слишком много аргументированных возражений. Между тем, англоязычная фантастика может похвастаться У. Гибсоном — в «Нейромантике» было угадано множество черт современной компьютерной эпохи. А есть еще Б. Стерлинг с его романом «Распад», где так же реалистично описывается будущее биотехнологий. Есть Вернор Виндж и немало других авторов.

Современную отечественную фантастику — да простят меня за такое сравнение — можно уподобить позднеэллинистической философии. Когда после Аристотеля многое казалось сказанным, и философы занимались скорее морально-этическими проблемами, чем пытались осмыслить бытие в его целостности.

Каков результат?

Попытаемся разобрать в качестве примера творчество какого-нибудь плодовитого автора, кассового, но не откровенно «попсового». Вполне подойдет Г. Л. Олди.

Роман «Алюмен» — солидный трехтомник, в котором представлено множество реалий и выдумок первой половины XIX-го века. Автор, несомненно, провёл большое исследование, перечитал многое из прессы той эпохи. Но стоит сравнить тот же «Алюмен» с романами «Ртуть» и «Криптономикон» Н. Стивенсона, с «Машиной различий» того же Б. Стерлинга — и слова докладчиков о золотом веке нынешний фантастики несколько блекнут.

Возьмём роман «Богадельня» — также поднят большой пласт литературы о средневековой Испании и вообще Европе того времени. На фоне «Имени розы» У. Эко эти исследования выглядят студенческой курсовой работой, весьма, впрочем, добротной. Казалось бы, работы Г. Л. Олди — косвенное повторение? Но если взять его же роман «Мессия очищает диск», то так сразу и не вспомнить сравнимой по качеству фантастической вещи о средневековом Китае. В нескольких романах о мире Кабира возникает образ утопического средневекового общества Персии. Тоже прямых аналогов или хотя бы сопоставимых по уровню текстов о той эпохе в фантастике последних лет не появлялось. Если взять роман «Герой должен быть один» и весь цикл книг по мифам и легендам Древней Греции, то, разумеется, есть множество поделок на эту тему, но из сопоставимых вещей так сразу на ум приходит разве что исследование Л. Мештерхази «Загадка Прометея». И уж совсем странная ситуация с Индией — Г. Л. Олди был создан цикл романов о богах индийского пантеона. Солидная вещь. Хотя небольшой роман Р. Желязны «Князь света» куда более известен и любим читателями. Роман «Приют героев» несколько проредил толпы фанатичных поклонников «Дочери железного дракона» М. Суэнвика, но ничего существенно нового к жанру техномагии добавлено не было.

То есть — если авторы умудряются отыскать в мировом культурном багаже некие не известные широкому читателю сюжеты и декорации и оформить их в современном «фантастическом» стиле или дать оригинальную трактовку привычных легенд, то произведение ждет несомненный успех. Авторы выступают просветителями. Если уже имеются известные тексты на похожую тематику (переводные или отечественные), то новый роман будет успешным лишь в привычном круге читателей, которые уже привыкли к стилистике произведений именно Г. Л. Олди. Если же вольно или невольно повторяются лучшие образцы современной фантастики, которые дают англоязычные авторы, — успех под сомнением.

Для проверки этих выводов можно взять творчество небезызвестного Б. Акунина. Этот автор хорошо изучил реалии Российской империи второй половины XIX-начала XX вв. и литературные сюжеты той эпохи. Оттого созданные им произведения, где герой действует именно в этот период, могут показаться совсем даже неплохими. Роман «Статский советник», в котором раскрыта интрига взаимоотношений провокатора и работника охранного отделения, типичная для революции 1905 года, вполне заслуженно был экранизирован. Однако стоило господину Б. Акунину выйти за пределы своего «участка» и попытаться написать «Шпионский роман» (время действия 1941 год) или даже книгу с претенциозным названием «Фантастика» (время действия — 80-90-е гг. XX века), получались откровенно халтурные тексты, сдобренные большим количеством справочного материала.