Михаил Ахманов - "Полдень, XXI век", 2010, № 08

— Лайма, — Леонид хотел, чтобы его голос звучал убедительно, но получалось плохо. — Если это действительно Том, чего быть не может… но если это Том, запись попадает в компетенцию НАСА, а не обсерватории Кека…

— Хаскелл скажет, с кем нужно связаться, или свяжется сам. Том в опасности!

Неужели эта женщина так уверовала в воскрешение любовника, что элементарные вещи проходят мимо ее сознания? Том в опасности! Даже если это Том и если, вопреки всем данным, передача шла со спутника или межпланетной станции, то все уже кончилось — люди погибли.

— Том погиб, Лайма, — мягко произнес Леонид. — Я хочу вам помочь. Мы все хотим. Две минуты ничего не изменят. Позвольте мне позвонить шефу.

— Звоните, — Лайма освободила руку и взяла мобильник. — Это ваша проблема. А я позвоню Хаскеллу.

Ничего не сделаешь. Ничего.

— Мэг, я могу поговорить с профессором? — спросила Лайма, выбрав нужный номер из списка абонентов.

— Евгений Константинович? — сказал Леонид.

— И сегодня не получится? — спросила Лайма.

— Потрясающая новость, — сказал Леонид. — Мисс Тинсли прочитала надпись на табличке, той, что на стене, это, оказывается, гавайский язык, таким шрифтом не пользуются лет двести… Написано: «Комао Калоха, астронавт-исследователь». Комао — гавайское имя Тома.

— Может, вы дадите другой его номер? — упавшим голосом спросила Лайма и, выслушав ответ, бросила аппарат на столик.

— Директор вылетел на континент, — сообщила Лайма.

При иных обстоятельствах Леонид сказал бы: «Не беда, давайте свяжемся с Фармером, у главного инженера не меньше возможностей».

— Лайма, — сказал Леонид. — Вы очень хотите спасти Тома?

Девушка подняла на него взгляд, в котором, кроме недоумения, было, пожалуй, презрение к человеку, задавшему нелепый вопрос.

— Простите, — Лайма сцепила пальцы. — Я наговорила много глупостей. Конечно, это не Том. Том умер. Тома похоронили, и я видела, как гроб опускали в могилу. Мы можем сейчас поехать на кладбище и убедиться в том, что могила не вскрыта. Вы поедете со мной?

— Лайма… — Какие нелепые мысли приходят ей в голову!

— Вы поедете со мной? — настойчиво переспросила Лайма. — Иначе я поеду одна.

— Поеду, — решился Леонид. Он понятия не имел, где находится городское кладбище, но представлял, как оно выглядит в темноте. Похоже, они странным образом поменялись ролями. Лайма уверила себя, что человек на экране не может быть Томом, несмотря даже на табличку, удостоверявшую личность. А он-то хотел рассказать ей о своей идее.

Вечера в Ваймеа были прохладными даже летом, когда дневная температура поднималась до сотни градусов по Фаренгейту. А сегодня с вершины Мауна Кеа спустились холодные струи воздуха, на полпути сгустив в туман скопившуюся влагу. Выйдя из дома, Лайма и Леонид погрузились в белесое облако, сквозь которое слабо светили фонари, обозначавшие линию улицы.

— Я поведу, хорошо? — сказал Леонид.

— Да.

В тумане плавали тени домов, тени, похожие на людей, и тени, вообще ни на что не похожие, а когда улица кончилась, упал мрак, и фары выхватывали из темноты черный асфальт, будто трамплин для прыжка в неизвестное. Заверещал мобильник в кармане Леонида. Наверняка Папа.

— Ответьте, пожалуйста, — попросил Леонид. — И покажите, где свернуть, я не вижу указателей.

— На первой развилке — направо.

Лайма достала мобильник из кармана куртки Леонида. Он почувствовал ее прикосновение к своей груди — теплое и быстрое.

— Это мисс Тинсли. Леонид не может ответить, он ведет машину. Мы… извините… мы перезвоним позже. Сейчас направо.

Леонид непременно пропустил бы поворот. Направо вела узкая извилистая дорога, фары выхватывали дерево, куст, крутой холм, опять дерево. Слева, наверно, был обрыв, там возвышалась стена тьмы.

— Что сказал Папа?

— Я не расслышала. Осторожно, сейчас поворот налево.

Как Лайма ориентировалась в таком мраке?

Дорога, ответвившаяся влево, оказалась широкой, Леонид нажал на педаль газа, но Лайма сказала:

— Не нужно, мы подъезжаем.

Безумие. Ехать на кладбище, чтобы убедиться в том, что могила на месте? Не будут же они ее вскрывать… В мыслях представилась эта процедура, и Леонид помотал головой.

Ворота оказались закрыты. Конечно. Кто в здравом уме и твердой памяти…

Лайма вышла из машины.

— Идемте, — сказала она. — Там дверца, видите?

Здесь было еще холоднее. Пожалуй, даже в Верхнем доме в это время суток бывало теплее, хотя и выше на пару сотен метров.

Мобильник, оставленный Лаймой на сиденье, заверещал.

— Идемте, — повторила Лайма, и он пошел, спрятав ладони под мышки и ощутив чье-то дыхание: не Лаймы, она шла в двух шагах впереди, и он слышал звук ее шагов, мелкие камешки хрустели под ногами, и кто-то определенно дышал ему в ухо. Леонид оглянулся: конечно, никого. И звук дыхания пропал. Замолчал и телефон в машине. Камешки больше не хрустели. Леонид догнал Лайму и, споткнувшись о камень, ухватил девушку за руку.

— Держитесь за меня, — тихо произнесла Лайма, — я знаю дорогу.

Осторожно переставляя ноги и цепляясь за локоть Лаймы, как за альпинистский трос, Леонид начал различать окружающее. Не так здесь было темно, как он вообразил, выбравшись из машины. Луна не светила, но сверкали звезды. Их лучи будто не сразу достигли земли, какое-то время блуждали в атмосфере, выбирая дорогу, и, наконец, найдя путь, засияли, как сотни тысяч отверстий в мироздании, из которых изливался на землю не свет, а чьи-то мысли, жизни, неосуществленные желания. Леонид много раз бывал ночью под звездами — и на Кавказе, и в Крыму, и в Казахстане, на Алтайской обсерватории, и, конечно, на Мауна Кеа, когда они выходили на смотровую площадку Кека-1 подышать прохладным ночным воздухом, — но никогда еще у него не возникало ощущения, будто за ним наблюдают сверху. Ему казалось, что звездный свет не поливал землю, но тщательно прочерчивал дорожку между металлическими оградами, не мешая мертвым лежать в темноте потустороннего мира.

Они поворачивали то вправо, то влево, прошли, должно быть, не меньше километра. Почему такое большое кладбище, Ваймеа — маленький городок… Свет звезд сгустился и, собравшись в круг, осветил, будто театральный прожектор, не обозначенный оградой памятник, на котором было написано — не по-английски — то же имя, что на табличке в кабине космического корабля. Значки старого гавайского алфавита:

— Комао Калоха, — сказал Леонид, не прочитав, но вспомнив.

Лайма прижалась к Леониду, дышала ему в плечо, уткнувшись носом. Плакала? Он не знал, что говорить, и погладил Лайму по спине, поняв неожиданно, почему она потащила его на кладбище, и почему нужно было сейчас находиться здесь, а не в теплой комнате перед равнодушным экраном компьютера.

— Да, — пробормотала Лайма. — Да. Да.

— Что? — спросил он, удивившись, почему больше нет холода. Ему стало тепло, только пальцы ног холодило, будто он стоял на мелководье в ледяной воде океана. Уши горели, и по спине стекали струйки пота.

— Вы правы, — сказала Лайма, отстранившись. — Том здесь.

— Как вы… — Леонид не мог закончить вопрос и пытался сформулировать иначе. — Откуда вам…

— Я знаю, — сказала Лайма. — Простите, что потащила вас сюда на ночь глядя, но мне нужно было узнать. Определиться. Если похоронили не Тома, а пустой…

Она тоже не могла произносить вслух определенные слова, так они и разговаривали — в полфразы, в полсмысла.

— Откуда вы…

— Чувствую, что…

— Вы и раньше…

— Раньше — нет.

— Вы хотите…

— Нет. Я знаю…

— Что…

— Теперь мы сядем и поговорим, — произнесла Лайма неожиданно ясным голосом, в зрачках ее вспыхнули звездные огни и, как показалось Леониду, скатились по подбородку на грудь, он увидел две слезинки на ее щеках и стер их, проведя пальцем по мягкой теплой коже. — В беседке есть скамейка, и не дует.

Звездный свет больше не сопровождал ее, рассыпавшись по земле. Леонид шел, почти ничего не видя, слышал шаги и старался не споткнуться, хотя все равно спотыкался.

— Идите сюда, — позвала Лайма, и, ударившись сначала лбом о столб, он вошел под крышу: звезды погасли, небо стало черным потолком, ветер увял, наткнувшись на преграду. Леонид сел рядом с девушкой на холодную деревянную скамью. Вход в беседку обозначился неясным пасмурным прямоугольником.

— Я готова слушать, — сказала Лайма. Голос ее звучал твердо, даже жестко, будто голос прокурора в судебном заседании. Она собиралась начать допрос важного свидетеля. Обвинения? Защиты?

— Теперь я знаю, что Том умер. И знаю, что Том жив… был жив, когда шла запись передачи. Скажите, как это возможно.

— Почему вы… — начал Леонид и не договорил, но Лайма ответила на незаданный вопрос.