Владимир Бушин - Живые и мертвые классики

«Известны слова А.И.Солженицына, призывающие отбросить чуждую России идеологию, — продолжает В.Кожинов, оставляя неясным, кто именно считает коммунистическую идеологию чуждой России: «Сталин от первых же дней войны не понадеялся на гниловатую порочную подпорку идеологии, а разумно отбросил ее, развернул старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь, — и мы победили!» Это понятно в устах человека, который имеет поместья в США и России, но путает слова «навзничь» и «ничком», реку Эльбу с немецким городом Эльбинг, не знает даже, сколько миллионов населения было у нас в стране перед войной. Но Кожинов-то!

А он даже недоволен некоторыми похвалами Солженицына: «Дело обстояло сложнее. Ведь Сталин «развертывал» это «старое русское знамя» весьма осторожно и вовсе не отказывался от «революционного» сознания: достаточно напомнить его доклад 6 ноября 1941 года, в котором был поставлен знак равенства между «старой» Россией и нацистской Германией!» Тут все ошибочно. И Кожинов-то знал, что, во-первых, «старое русское знамя» коммунисты во главе со Сталиным, как уже говорилось, развернули задолго до войны и безо всякой осторожности, а весьма решительно, хотя и постепенно. Чем, как не таким «знаменем», кроме уже названого, были многочисленные патриотические книги, фильмы, спектакли тридцатых годов об Александре Невском и Суворове (Константин Симонов и кинорежиссер Сергей Эйзенштейн), о Дмитрии Донском (Сергей Бородин), о Петре Первом (Алексей Толстой и кинорежиссер Владимир Петров) и т. д. Во-вторых, «знак равенства» Сталин действительно поставил неудачно, однако же не «между «старой» Россией и нацистской Германией», а между режимами двух капиталистических стран, как основанных на угнетении трудящихся.

А уж Солженицыну-то вообще давным-давно пора бы прикусить язык, когда говорят о «русской традиции» и «революционном сознании». В свое время кому он только ни жаловался о своей горькой судьбе, которую сам себе смастачил, кому ни совал в нос свое революционное сознание — и Генеральному прокурору Руденко, и заместителю Председателя Совета Министров Микояну, и министру обороны Жукову, и самому Хрущеву. И всем по-разному! Одинаковым было лишь умолчание о том, что при обыске у него обнаружили портрет Льва Давидовича Троцкого. Александр Исаевич был единственным офицером Красной Армии, шедшим в смертный бой с портретом Троцкого на груди, как Андрей Болконский шел в бой под Аустерлицем с образом Спасителя, который повесила ему перед отъездом в армию княжна Марья, сестра.

В письме к Руденко подпольный троцкист плакался и божился: «Я воспитан в Советской школе (заметьте, «Советская» везде будет писать с большой буквы. — В.Б.), в пионерском отряде, Ленинском комсомоле. Советская власть дала мне возможность получить высшее образование (мог бы добавить: бесплатно. — В.Б.) и даже Сталинскую стипендию (см. справку)… В 1941 году я пошел (мог бы уточнить: был мобилизован. — В.Б.) на Отечественную войну (мог бы конкретизировать: на фронт попал в мае 1943-го. — В.Б.) таким, каким был воспитан в детстве — отдать всю свою жизнь, но защитить Советскую власть, нашу Советскую Россию. Я начал войну рядовым, а окончил ее капитаном (можно подумать, что это он так вырос в огне сражений. На самом деле, будучи призван, почти сразу попал в училище, в феврале 1943 года окончил его и получил звание лейтенанта, а уж потом дослужился до капитана. — В.Б.)… Невозможно представить, чтобы человек с к/р (контрреволюционными) настроениями, с к/р умыслом, а следовательно, враг Советской власти, до дня своего ареста так полно и беспредельно отдавал свою жизнь (мог бы уточнить: «… но до конца не отдал». — В.Б.) для того, чтобы отстоять Советскую власть и все ее завоевания (мог бы присовокупить: «… которые я обильно вкушал». — В.Б.). Сложность моего дела заключается в том, что я в переписке с Виткевичем и при встречах с ним допускал неправильное толкование по отдельным теоретическим вопросам… Однако во всем этом не было к/р умысла, а действовал я, опьяненный самомнением молодости, увлеченный диалектическим материализмом и, переоценивая свои способности, впал в горькое и тяжелое заблуждение…» и т. д.

Эта жалоба была написана в июне 1947 года. Прелестна тут ссылка на диалектический материализм и на другие теоретические вопросы как на виновников горькой судьбы узника. Как тут не вспомнить арестанта Баклушина из «Мертвого дома» Достоевского. Тот уверял, что угодил в острог из-за пылкой любви. Автор-повествователь усомнился: «Ну, за это на каторгу не пошлют». Тогда Баклушин уточнил: «Правда, я при этом из-за ревности одного немца убил. Но посудите сами, можно ли сажать за немца!» Так он и отбывал срок в уверенности, что страдает как жертва пламенной любви… У Солженицына, разумеется, тоже был свой «убитый немец». И попытка свалить вину на диалектический материализм на сей раз не прошла.

А вот его жалоба самому Хрущеву, написанная 24 февраля 1956 года. Тут он изобразил себя жертвой уже не диалектического материализма, а культа личности: вот, мол, был я с детсадовского возраста твердокаменным, матерым марксистом-ленинцем, а мне приписали к/р сознание и упекли в кутузку! XX съезд еще не кончил свою работу, а он уже строчит и ссылается на него: «XX съезд КПСС и речи, произнесенные с его трибуны руководителями ЦК, дают мне смелость обратиться к Вам… Я был и остаюсь предан делу Ленина. Объективное рассмотрение моих писем и записей, приобщенных в делу, убеждают в этом. Из них с несомненностью явствует, что, воспитанный с детских лет в духе ленинизма, я безоговорочно поддерживал политику нашей партии и Советского государства (мог бы добавить: «… с детских лет». — В.Б.). В преступление мне были зачтены высказывания против господствовавшего тогда культа личности, против безмерного восхваления одного человека в ущерб творческому духу марксизма-ленинизма. Но культ личности ныне решительно осужден… Больше не было никаких объективных данных для моего осуждения…»

На этот раз все получилось тип-топ. В те дни не оправдать жертву культа личности и адепта творческого духа марксизма было немыслимо, хотя до оправдания Троцкого еще не дошло. Впрочем, случалось и такое. В те дни на одном большом писательском собрании поднялся на трибуну Игорь Голосовский (не путать с Яковом Голосовкером!) и стал рассказывать, как «во времена культа личности» оказался в тюряге за свое вольтерянство. Мы ахали, возмущались, чуть не плакали. Но сидевший в президиуме Виктор Николаевич Ильин, оргсекретарь Московского отделения Союза писателей, удалился на некоторое время в свой служебный кабинет, а потом вернулся и огласил некий документ: И.М.Голосовский в означенный период времени действительно отбывал срок заключения, но не за вольтерянство и тираноборство, а за участие в ограблении пивного ларька. Игорь Михайлович демонстративно покинул зал, как ныне «яблочники» покидают Думу при появлении там Лукашенко или при исполнении нового гимна…

А Троцкий-то, хотя и еврей, как раз и был «убитым немцем» Солженицына. Он признавался: «Мне казалось, что Троцкий идет по пути ленинизма». Ему казалось, хотя самому Льву Давидовичу уже пять лет ничего не казалось. Так вот, в своих письмах офицер Солженицын, взводный марксист, выступал не против культа личности, а против своего Верховного Главнокомандующего за то, что тот, мол, не будучи никаким марксистом, даже обладая к/р сознанием (ввел генеральские звания, погоны, орден святого князя Александра Невского и т. д.), обижал Льва Давидовича, лучшего марксиста-ленинца XX века.

Но вернемся к Вадиму Кожинову… Одно дело, когда в «Московском комсомольце» рассуждал некий Михаил Гуревич (не тот ли слюнявый жиртрест, что вел передачу «Старая квартира?): «А чего вы удивляетесь, что какая-то часть русского народа купилась на невыполнимые обещания, на популизм чистой воды? А чего вы ждали от народа, издавна развращенного то татарским игом, то крепостным правом, то большевистской уравниловкой? От людей, давно разучившихся работать…» Предков этого Гуревича, видите ли, ни вавилонское пленение, ни египетское не развратило, а нас, которые свергли татарское иго, — вчистую. Поди, свистун этот и не смыслит, что рабство больше развращает рабовладельцев, чем рабов, и что в разлюбезной ему Америке рабство, замешанное на расизме, привозное, из-за моря, держалось дольше, чем в России, где были бесчисленные бунты и восстания против него. А что касается уравниловки, то ведь она появилась только теперь среди этой публики: все долдонят одно и то же… Но главное-то здесь вот это: «люди, давно разучившиеся работать». И одно дело, говорю, когда мы слышим это от Гуревича, и совсем другое, когда у человека, держащего в руках «эстафету русской традиции», читаем: «Россия — такая страна, которая всегда надеялась на кого-то: на батюшку-царя, на «отца народов», на кого угодно». Даже на кого угодно! Тут явное завихрение. На кого это мы надеялись, хотя бы выходя на Куликово поле — на поляков или шведов? Или в тот год, когда дубасили Наполеона — на царя? на Англию? Или когда громили Гитлера — на США, на тот же Альбион? Ведь ход войны показал, что мы можем и без них выпустить кишки из Третьего рейха…