Сергей Есенин - С. А. Есенин в воспоминаниях современников. Том 2.

Составление и комментарии А. А. КОЗЛОВСКОГО

Рецензент канд. филологич. наук С. П. КОШЕЧКИH

OCR и вычитка – Александр Продан, Кишинев

[email protected]

С. А. Есенин в воспоминаниях современников.

В 2-х т. Т. 2 / Сост. и коммент. А. Козловского. -

М.: Худож. лит., 1986. – 446 с. (Лит. мемуары)

Во второй том вошли воспоминания М. Горького, В. Маяковского, А. К. Воронского, Вс. Рождественского, H. H. Асеева и других видных деятелей литературы и искусства, а также воспоминания родных и близких поэта: Т. С. и К. С. Есениных, С. А. Толстой-Есениной и других.

СОДЕРЖАНИЕ

M. Горький. Сергей Есенин

Н. В. Крандиевская-Толстая. Сергей Есенин и Айседора Дункан

Франц Элленс. Сергей Есенин и Айседора Дункан. Перевод с французского

М. О. Мендельсон. Встречи с Есениным

И. И. Шнейдер. Из книги "Встречи с Есениным"

Г. А. Бениславская. Воспоминания о Есенине

А. К. Воронский. Памяти Есенина

Всеволод Иванов. О Сергее Есенине

A. Л. Миклашевская. Встречи с поэтом

Вл. Пяст. Встречи с Есениным

Вс. Рождественский. Сергей Есенин

H. H. Никитин. О Есенине

Ю. Н. Либединский. Мои встречи с Есениным

Е. Е. Шаров. На тверской земле

П. И. Чагин. Сергей Есенин в Баку

B. А. Мануйлов. О Сергее Есенине

Т. Ю. Табидзе. С. Есенин в Грузии

Н. А. Табидзе. Из книги "Память"

Г. Н. Леонидзе. Я вижу этого человека

Н. К. Вержбицкий. Встречи с Есениным

Л. И. Повицкий. Сергей Есенин в жизни и творчестве

B. И. Качалов. Встречи с Есениным

C. А. Толстая-Есенина. Отдельные записи

Т. С. Есенина. Зинаида Николаевна Райх

К. С. Есенин. Об отце

И. В. Евдокимов. Сергей Александрович Есенин

В. Ф. Наседкин. Последний год Есенина

H. H. Асеев. Встречи с Есениным

Д. А. Фурманов. Сережа Есенин

В. И. Эрлих. Право на песнь

Е. А. Устинова. Четыре дня Сергея Александровича Есенина

В. В. Маяковский. Из статьи "Как делать стихи?"

Комментарии

В седьмом или восьмом году, на Капри, Стефан Жеромский рассказал мне и болгарскому писателю Петко Тодорову историю о мальчике, жмудине или мазуре, крестьянине, который, каким-то случаем, попал в Краков и заплутался в нем. Он долго кружился по улицам города и все не мог выбраться на простор поля, привычный ему. А когда наконец почувствовал, что город не хочет выпустить его, встал на колени, помолился и прыгнул с моста в Вислу, надеясь, что уж река вынесет его на желанный простор. Утонуть ему не дали, он помер оттого, что разбился.

Незатейливый рассказ этот напомнила мне смерть Сергея Есенина. Впервые я увидал Есенина в Петербурге в 1914 году 1, где-то встретил его вместе с Клюевым. Он показался мне мальчиком пятнадцати – семнадцати лет. Кудрявенький и светлый, в голубой рубашке, в поддевке и сапогах с набором, он очень напомнил слащавенькие открытки Самокиш-Судковской, изображавшей боярских детей, всех с одним и тем же лицом. Было лето, душная ночь, мы, трое, шли сначала по Бассейной, потом через Симеоновский мост, постояли на мосту, глядя в черную воду. Не помню, о чем говорили, вероятно, о войне: она уже началась. Есенин вызвал у меня неяркое впечатление скромного и несколько растерявшегося мальчика, который сам чувствует, что не место ему в огромном Петербурге.

Такие чистенькие мальчики – жильцы тихих городов, Калуги, Орла, Рязани, Симбирска, Тамбова. Там видишь их приказчиками в торговых рядах, подмастерьями столяров, танцорами и певцами в трактирных хорах, а в самой лучшей позиции – детьми небогатых купцов, сторонников "древлего благочестия".

Позднее, когда я читал его размашистые, яркие, удивительно сердечные стихи, не верилось мне, что пишет их тот самый нарочито картинно одетый мальчик, с которым я стоял, ночью, на Симеоновском и видел, как он, сквозь зубы, плюет на черный бархат реки, стиснутой гранитом.

Через шесть-семь лет я увидел Есенина в Берлине, в квартире А. Н. Толстого 2. От кудрявого, игрушечного мальчика остались только очень ясные глаза, да и они как будто выгорели на каком-то слишком ярком солнце. Беспокойный взгляд их скользил по лицам людей изменчиво, то, вызывающе и пренебрежительно, то, вдруг, неуверенно, смущенно и недоверчиво. Мне показалось, что в общем он настроен недружелюбно к людям. И было видно, что он – человек пьющий. Веки опухли, белки глаз воспалены, кожа на лице и шее – серая, поблекла, как у человека, который мало бывает на воздухе и плохо спит. А руки его беспокойны и в кистях размотаны, точно у барабанщика. Да и весь он встревожен, рассеян, как человек, который забыл что-то важное и даже неясно помнит – что именно забыто им.

Его сопровождали Айседора Дункан и Кусиков.

– Тоже поэт, – сказал о нем Есенин, тихо и с хрипотой.

Около Есенина Кусиков, весьма развязный молодой человек, показался мне лишним. Он был вооружен гитарой, любимым инструментом парикмахеров, но. кажется, не умел играть на ней. Дункан я видел на сцене за несколько лет до этой встречи, когда о ней писали как о чуде, а один журналист удивительно сказал: "Ее гениальное тело сжигает нас пламенем славы".

Но я не люблю, не понимаю пляски от разума, и не понравилось мне, как эта женщина металась по сцене. Помню – было даже грустно, казалось, что ей смертельно холодно, и она, полуодетая, бегает, чтоб согреться, выскользнуть из холода.

У Толстого она тоже плясала, предварительно покушав и выпив водки. Пляска изображала как будто борьбу тяжести возраста Дункан с насилием ее тела, избалованного славой и любовью. За этими словами не скрыто ничего обидного для женщины, они говорят только о проклятии старости.

Пожилая, отяжелевшая, с красным, некрасивым лицом, окутанная платьем кирпичного цвета, она кружилась, извивалась в тесной комнате, прижимая ко груди букет измятых, увядших цветов, а на толстом лице ее застыла ничего не говорящая улыбка.

Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом являлась совершеннейшим олицетворением всего, что ему было не нужно. Тут нет ничего предвзятого, придуманного вот сейчас; нет, я говорю о впечатлении того тяжелого дня, когда, глядя на эту женщину, я думал: как может она почувствовать смысл таких вздохов поэта:

Хорошо бы, на стог улыбаясь,

Мордой месяца сено жевать! 3

Что могут сказать ей такие горестные его усмешки:

Я хожу в цилиндре не для женщин -

В глупой страсти сердце жить не в силе -

В нем удобней, грусть свою уменьшив,

Золото овса давать кобыле 4.

Разговаривал Есенин с Дункан жестами, толчками колен и локтей. Когда она плясала, он, сидя за столом, пил вино и краем глаза посматривал на нее, морщился. Может быть, именно в эти минуты у него сложились в строку стиха слова сострадания:

Излюбили тебя, измызгали… 5

И можно было подумать, что он смотрит на свою подругу, как на кошмар, который уже привычен, не пугает, но все-таки давит. Несколько раз он встряхнул головой, как лысый человек, когда кожу его черепа щекочет муха.

Потом Дункан, утомленная, припала на колени, глядя в лицо поэта с вялой, нетрезвой улыбкой. Есенин положил руку на плечо ей, но резко отвернулся. И снова мне думается: не в эту ли минуту вспыхнули в нем и жестоко и жалостно отчаянные слова:

Что ты смотришь так синими брызгами?

Иль в морду хошь?

…Дорогая, я плачу,

Прости… прости…

Есенина попросили читать. Он охотно согласился, встал и начал монолог Хлопуши. Вначале трагические выкрики каторжника показались театральными.

Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!

Что ты? Смерть?

Но вскоре я почувствовал, что Есенин читает потрясающе, и слушать его стало тяжело до слез. Я не могу назвать его чтение артистическим, искусным и так далее, все эти эпитеты ничего не говорят о характере чтения. Голос поэта звучал несколько хрипло, крикливо, надрывно, и это как нельзя более резко подчеркивало каменные слова Хлопуши. Изумительно искренно, с невероятной силою прозвучало неоднократно и в разных тонах повторенное требование каторжника: