Игорь Бунич - Хроника чеченской бойни и шесть дней в Буденновске

Меня часто упрекают в том, что в своих книгах я ни на кого не ссылаюсь. Видимо, критикующие не понимают, что я пишу для массового читателя, а не докторские диссертации.

Эту книгу я хочу начать прямо со ссылки… на самого себя. Заканчивая хронику «Меч Президента», я предостерегал о начале новой эпохи-эпохи политической клоунады. «Когда на политической авансцене, предупреждал я своих читателей, визжат, воют, ругаются и дерутся клоуны, отвлекая на себя внимание зрителей, в глубине затемненной сцены происходит перемена декораций, смена актеров и подготовка к следующему акту. Будьте внимательны! Не дайте следующему действию со смертельными трюками застать вас врасплох».

Я написал эти слова в декабре 1993 года, когда в воздухе еще стояло гулкое эхо танковых залпов по помпезному зданию Белого Дома в центре Москвы. Эхо было настолько гулким, что возникало опасение оно в любой момент может перерасти в бесконечную оглушительную канонаду из тысяч артиллерийских и танковых стволов, усиленную ревом установок залпового огня и свистом авиабомб.

Так и произошло. Антракт между двумя действиями со смертельными трюками оказался очень коротким.

Как и положено по жанру, второе действие стало намного круче первого, и, что больше всего ценится зрителями, оказалось с весьма неожиданным концом. Захватывает дух: каково же будет третье действие, просто обязанное быть завлекательнее второго?

Над свободной Россией хмуро поднималось тяжелое утро 25 ноября 1994 года. Приветствуя новый день, утренние газеты писали о том, что «наша демократия напоминает светофор, у которого горят все три огня». На Московской валютной бирже курс американского доллара подскочил на 18 пунктов по сравнению со вчерашним днем и стал равен 3216 рублям.

В одном из храмов столицы отмечался 40-ой день с момента убийства журналиста Дмитрия Холодова, разорванного на куски взрывом мины, подложенной ему в портфель. Сам президент Ельцин взял расследование этого убийства под личный контроль. Впрочем, как уверяли столичные циники, «личный контроль президента» дает гарантию, что убийц не найдут никогда. Тем более, что покойный Холодов в качестве корреспондента скандальной газеты «Московский комсомолец» шнырял по Чечне и сопредельным территориям, стараясь выяснить, откуда в свободную Ичкерию идут эшелоны с оружием и боеприпасами с таким напряженным графиком движения, как накануне битвы на Курской дуге.

«Нам наплевать на этого журналиста, порожденного жалкой газетенкой!»-объявил кандидат в будущие президенты Свободной России депутат Государственной Думы Владимир Вольфович Жириновский, как всегда, в несколько огрубленном виде доводя до сведения народа мнение президентского окружения. Жириновский выступал в Краснодаре перед своими сторонниками. Но и те были некоторым образом шокированы. Соборные и богобоязненные люди не любят таких резких высказываний о мертвых, даже если они им при жизни и не симпатизировали. Потому на этом месте речь вождя не была прервана оглушительными аплодисментами…

В итоге сорокадневного следствия по делу об убийстве Холодова ФСК, еще раз подтвердив свою высокую репутацию, пришло к сенсационному выводу о том, что «убийство Холодова связано с его профессиональной деятельностью», о чем поведал населению руководитель Центра общественных связей ФСК генерал Александр Михайлов. Лицо генерала светилось важностью и значимостью сделанного сообщения, как-будто он и его коллеги открыли новый физический закон.

То, что в ФСК через сорок дней еще помнили об убийстве Холодова, вызывало некоторое удивление, поскольку у Федеральной Службы контрразведки была пропасть своих дел, по сравнению с которыми убийство какого-то малоизвестного журналиста выглядело просто смешным.

Во-первых, именным указом президента ФСК возвращались следственные функции, восстанавливались следственные управления и отделы, что, в свою очередь, вело к возобновлению огромного числа уголовных дел, оставшихся от якобы распущенного КГБ.

В родное лоно возвращался и старый «чекистский» изолятор в Лефортово. Понимая, что подобные подарки надо как-то отрабатывать, ФСК начала раскручивать новую волну шпиономании, обвинив, для начала, в шпионаже «Фонд Сореса», на деньги которого жили, как в сиротском интернате, русская наука, литература и искусство.

Видимо, было принято решение «чтобы они сдохли», а потому «Фонд Сореса» стали чекистской палкой отгонять от «сирот», брошенных Россией-мамой. Точно таким же методом умирающих от голода в Поволжье в свое время отгоняли от «Организации Американской Помощи»…

Но были дела и поважнее. Сотрудники ФСК с кейсами, набитыми пачками 50-тысячных купюр, ездили по подмосковным гарнизонам, включая элитные Кантемировскую и Таманскую дивизии, ведя там приватные разговоры с некоторыми офицерами, предварительно отобранными по рекомендации Особых отделов. Пачки банкнот исчезали в офицерских карманах, а сами офицеры таинственным образом исчезали из своих воинских частей…

А жизнь шла своим чередом.

На экранах телевизоров вновь возникла реклама «МММ».

Неожиданно было объявлено о кончине президента банка «Чара» Владимира Ильича Рачука, «нагревшего» своих интеллигентных клиентов на миллиарды рублей.

В Москве продолжался суд над генералом Сильвестровым, куда-то сплавившим примерно 40 тысяч тонн боеприпасов, принадлежавших некогда Западной Группе Войск ныне уже не существующей.

Московская милиция арестовала некоего умельца, делающего бомбы, замаскированные под банки с пивом, а священник отец Баранов освятил помещение газеты «Московский комсомолец», где произошел взрыв, убивший Дмитрия Холодова. Близкая к ФСК газета «Пульс Тушино» сравнила это действо с «освящением (?) публичного дома». Демократия сверкала многогранностью, как дорогой алмаз.

Откуда-то с государственных окраин глухо доносилась стрельба, к которой все давно привыкли, не обращая не нее ровным счетом никакого внимания…

Почти никто не обратил внимания на то, что вновь пришли в движение «президентские заточки», предвещая пролитие крови.

Одна из этих «заточек» Руслан Хасбулатов засунутая на какое-то время в сапог Лефортовской тюрьмы и вынутая оттуда по «думской амнистии», снова объявилась, сверкая своими неровными гранями в буграх и заусеницах. Объявилась в Чечне, бросив в Москве свою шикарную квартиру, о которой некогда взахлеб писали все столичные газеты. Бросив, конечно, не навсегда, поскольку трудно было поверить, что Хасбулатов готов был обменять эту квартиру на скромный коттеджик в чеченском селении Толстой-Юрт, где он обосновался.

Руслан Имранович никогда не страдал от ложной скромности. «Пора понять, — объяснял корреспондентам свергнутый «спикер», — что в Чечне я общепризнанный лидер». И в голосе его звучали зловещие нотки времен октябрьского путча 1993 года. Одет был Хасбулатов в офицерскую тужурку старого образца, но без погон и выглядел очень воинственно, хотя сам считал себя «миротворцем». «Заточка» может выполнять миротворческие функции только будучи приставленной к чьему-то горлу.

Хасбулатов, со свойственным ему полным непониманием реальной обстановки, столь ярко продемонстрированным во времена октябрьских событий, почему-то считал, что он уже вцепился в горло президента Чечни генерала Дудаева.

Сам же генерал, обосновавшись в помпезном здании бывшего рескома КПСС, переименованном в президентский дворец, наблюдал за Хасбулатовым с некоторой смесью презрения и непонимания, с какой обычно генералы наблюдают за слишком крикливыми и активными «шпаками».

Некоторое непонимание, которое вызывала у генерала Дудаева деятельность своего старого приятеля Руслана Хасбулатова, говорило о том, что президент Чечни, как и всякий генерал, а особенно, генерал-нацмен, плохо знал историю той страны, которая вручила ему в свое время офицерские погоны. А страна, вручившая ему погоны генерала и сделавшая его президентом с напутствием «съесть столько суверенитета, сколько он в состоянии проглотить», еще, в сущности, собственной истории не имела и пользовалась богатым опытом почивших в бозе Советского Союза и Российской Империи.